На вокзале зимой заглянул я в буфет Выпить кофе... Людей было мало... Вдруг за столик ко мне чуть подвыпивший дед , Не спросясь опустился устало... Он в тряпьё был одет и наверно продрог . И дышал он простужено, хрипло... Было видно - прошёл он немало дорог , Опустился на дно... И не выплыл... Что ж, вокзальных бичей ,нам хватает пока , Сколько видел я эту картину! Чтоб не вышло чего , я ногою слегка, Чемодан от него отодвинул... Он взглянул на меня, усмехнувшись сказал: -Не боись... Воровством не мараюсь! - Хоть и стар я и сед, хоть и бедно одет, - Но своими руками питаюсь! - Я такое видал! - Мне старик говорил - Ты во сне не увидишь подавно... - Я войну всю прошёл, а потом столько лет - Я в колхозе работал исправно.. - И детей народил, и жену схоронил - - Умерла этим летом старуха... - Аккурат в сенокос, самый старший мой сын , На поминки приехал - Петруха... - Помянули... И начал мне сын говорить: - Продавай-ка ты хату, мол, батя! - Будешь в городе жить, будешь внуков растить, - Что тебе одному в этой хате"... - Да и кум подсказал - коль зовут,что мудрить... - Вообщем продал я хату,скотину... - И к зиме переехал к Петрухе я жить, - Деньги сыну отдал, на машину... -Так и жил бы у них, всё б с внучёнком гулял, - Только нынче вот, этой зимою, - Толи им надоел, толи чем помешал, - Только выгнал Петруха с женою... - Я собрал барахло и к второму сынку... - Принимай квартиранта мол, Паша... - Да ты что, очумел?!! Посмотри как живу! - Шёл бы к Зинке ты лучше, папаша... Я у дочери Зинки прожил три дня... - Сколько бедной ей стоило нервов, - Чтоб путевку достать и оформить меня - В богодельню, в приют престарелых... - Я ушёл, а куда? Сам не знаю пока... - Не возьмут ведь Пашка с Петрухой... - Лишь одно хорошо - что такого греха - Не увидела мать их старуха... - Так и мыкаюсь я , и пугаю людей - Что поделать с судьбиной-злодейкой... - Ни кола, ни двора, ни жены, ни детей... - За душой ни гроша, ни копейки... И до боли мне вдруг стало жаль старика - Ни за что терпит в жизни он муку! Из бумажника я пару сотен достал Их неловко ему сунул в руку... Он взглянул на меня, и деньги в кулак, Скомкал яростно , бросил их на пол, И сказал :- Ничего ты не понял... Сопляк! Отвернулся, и тихо заплакал... Люди -Люди!!! Скажите... До чего ж мы дошли? Что же с нами случилось такое??? Что желая помочь - измеряем в рубли , Остроту человеческой боли..
Есенин Сергей Александрович (21.9(3.10).1895, с. Константинове, ныне Есенино Рязанской области — 28.12.1925, Ленинград; похоронен в Москве) — русский советский поэт.
КОММУНИЗМ - ЗНАМЯ ВСЕХ СВОБОД. УРАГАНОМ ВСКИПЕЛ НАРОД. НА ИМПЕРИЮ ВСТАЛИ В РЯД И КРЕСТЬЯНИН И ПРОЛЕТАРИАТ.
ТАМ, В РОССИИ, ДВОРЯНСКИЙ БИЧ БЫЛ НАШ СТРОГИЙ ОТЕЦ ИЛЬИЧ. А НА ВОСТОКЕ ЗДЕСЬ 26 ИХ БЫЛО, 26.
Было бы странно оспаривать тот факт, что в поэзии о природе равных Есенину нет!
- Выткался на озере алый свет зари... - Клен ты мой опавший, клен заледенелый... - Отговорила роща золотая березовым веселым языком... - Сыплет черемуха снегом...
Да у кого сердце, хоть на мгновение, не зазвучит в унисон с этой великой любовью! А ведь природе была отдана лишь половина сердца поэта. Вторая же половина - революции!
Сергей Есенин: МАТЬ МОЯ - РОДИНА! Я - БОЛЬШЕВИК!
Возьмём есенинское «1 мая». Там, между прочим, есть и такие слова:
И, первый мой бокал вздымая, Одним кивком Я выпил в этот праздник мая За Совнарком.
ОТДАМ ВСЮ ДУШУ ОКТЯБРЮ И МАЮ
Вот это - наш Есенин. Правда, кто-то может напомнить, что вся строфа звучит так:
Приемлю все. Как есть все принимаю... Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю, Но только лиры милой не отдам.
Но - оговорил себя поэт. Отдал и душу, и сердце, и - лиру! Да и как могло быть иначе, если душа его ждала, жаждала Октября? Почитайте его дореволюционную лирику, разве там только «зори вешние» да «в желтой пене облака»? Нет, повсюду вкраплены некрасовские интонации грусти о нелегкой крестьянской доле.
- Злые скорби, злое горе... - Край ты мой заброшенный... - Сторона ль моя, сторонка, горевая полоса...
Он любил свою родину, печалился ее печалями, и просто не мог своим любящим сердцем не желать ей лучшей доли.
Сойди, явись нам, красный конь! Впрягись в земли оглобли. Мы радугу тебе - дугой, Полярный круг - на сбрую. О, вывези наш шар земной На колею иную.
И когда красный конь явился, революция грянула, сердце поэта возликовало.
Листьями звезды льются В реки на наших полях. Да здравствует революция На земле и на небесах! - Небо - как колокол, Месяц - язык, Мать моя - родина, Я - большевик.
Это был 1918 год. А потом... Потом были и сомнения, и разочарования. Было смятение души при виде той пены, что поднялась на поверхность. Опытные политики понимали, что это именно пена, что суть - в глубинных социальных преобразованиях. Поэт же с его ранимой душой на какое-то время принял пену за главное и - загрустил. Потом, уже в 1924 году, Сергей Есенин расскажет о своих метаниях в «Письме к женщине»:
Не знали вы, Что я в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, что не пойму - Куда несет нас рок событий.
Так и не сумев разобраться в событиях, поэт сам отстранил себя от них. Из того же «Письма»:
И я склонился над стаканом, Чтоб, не страдая ни о ком, Себя сгубить В угаре пьяном.
К счастью для себя и к счастью для нас, он не сгубил себя. Он сумел выбраться из угара и возродить свою душу. Не последнюю роль в этом сыграла зарубежная поездка Есенина в Европу, а потом в Америку. Он писал: «ТОЛЬКО ЗА ГРАНИЦЕЙ Я ПОНЯЛ СОВЕРШЕННО ЯСНО, КАК ВЕЛИКА ЗАСЛУГА РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, СПАСШЕЙ МИР ОТ БЕЗНАДЕЖНОГО МЕЩАНСТВА». «Я ЕЩЕ БОЛЬШЕ ВЛЮБИЛСЯ В КОММУНИСТИЧЕСКОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО». Что нам особенно дорого в есенинском восприятии революции? Интуиция, поэтическое прозрение. Он не был ни ученым, ни политиком. Он был просто большим поэтом с большим, чутким сердцем. Вот, например, Маяковский пришел к революции вполне осознанно. Он задолго до Октября вступил в РСДРП, он читал Маркса, но особенно много - Ленина. В поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский не только дал превосходный марксистский экскурс в историю, но и вплел в свои строфы прямые цитаты из статей и выступлений Ленина! Есенин принял революцию больше сердцем, чем умом. Вспомним хотя бы вот это его юмористически-откровенное признание:
И вот сестра разводит, Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал», О Марксе, Энгельсе... Ни при какой погоде Я этих книг, конечно, не читал.
(«Возвращение на родину»)
Что ж, тем убедительнее выглядят поэтические зарисовки поэта. Например, о гражданской войне (на заметку воздыхателям обо всяких там поручиках голицыных):
Если крепче жмут, То сильней орешь. Мужику одно: Не топтали б рожь. А как пошла по ней Тут рать Деникина - В сотни верст легла Прямо в никь она. Над такой бедой В стане белых ржут. Валят сельский скот И под водку жрут. Мнут крестьянских жен, Девок лапают. «Так и надо вам, Сиволапые! Ты, мужик, прохвост! Сволочь, бестия! Отплати-кось нам За поместия.»
Вот так - о белых. Теперь - о красных
Но сильней всего Те встревожены, Что ночьми не спят В куртках кожаных, Кто за бедный люд Жить и сгибнуть рад, Кто не хочет сдать Вольный Питер-град.
Кажется, ясно, на чьей стороне поэт. Возвратившись на родину из зарубежной поездки, Есенин обнаруживает, «как много изменилось там, в их бедном, неприглядном быте». И эти изменения поэту явно по душе! Тут и «с горы идет крестьянский комсомол», тут и сестра, штудирующая «Капитал», тут и красноармеец, рассказывающий ахающим бабам «о Буденном, о том, как красные отбили Перекоп». Поэт радуется и... грустит. О чем? Да о том, что не нашел себя в новой, кипучей жизни.
Я тем завидую, Кто жизнь провел в бою, Кто защищал великую идею. А я, сгубивший молодость свою, Воспоминаний даже не имею.
Вот так беспощадно судит себя поэт, буквально казнит себя:
Ведь я мог дать Не то, что дал.
СОЛНЦЕ - ЛЕНИН
Ах, как несправедлив к себе поэт! Ведь он участвовал в революционной поступи страны своей поэзией. Он дал именно то, что мог дать. Он дал свое, прошедшее через самое сердце, восприятие революции и - Ленина. Вот строки из «Письма к женщине»:
Теперь года прошли. Я в возрасте ином. И чувствую и мыслю по-иному. И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому!
И это не дань политической конъюнктуре. Есенин своими глазами увидел, как в жизнь забитых, озабоченных лишь куском хлеба селян входит духовное содержание, тяга к знаниям, интерес к общим проблемам. И на всех приметах новой жизни он видит отблеск ленинского гения. И поэт произносит поистине золотые слова: СОЛНЦЕ - ЛЕНИН. Маяковский тоже сравнивал Ленина с солнцем - «я себя под Лениным чищу». Но при этом имел в виду СОЗНАТЕЛЬНУЮ корректировку своего мировоззрения, своих поступков и привычек. У Сергея Есенина это сравнение просто выплеснулось из сердца:
Но эта пакость - Хладная планета! Ее и Солнцем-Лениным Пока не растопить!
Вот так, как бы невзначай, как об известном природном явлении - СОЛНЦЕ - ЛЕНИН. И все тут. Ну а мы напоследок почитаем еще есенинские строки о Ленине из его поэмы «Гуляй-поле»
Монархия! Зловещий смрад! Веками шли пиры за пиром, И продал власть аристократ Промышленникам и банкирам. Народ стонал, и в эту жуть Страна ждала кого-нибудь... И он пришел. Он мощным словом Повел нас всех к истокам новым. Он нам сказал: «Чтоб кончить муки, Берите все в рабочьи руки. Для вас спасенья больше нет - Как ваша власть и ваш Совет». И мы пошли под визг метели, Куда глаза его глядели: Пошли туда, где видел он Освобожденье всех племен... И вот он умер... Плач досаден. Не славят музы голос бед. Из меднолающих громадин Салют последний даден, даден. ТОГО, КТО СПАС НАС, больше нет.
Запомните, люди, эти слова: ТОГО, КТО СПАС НАС. Это слова Сергея Есенина - гения от поэзии, о Ленине - гении от политики.
Доход актера так непрочен; вот режиссеры – на коне! И нет на свете дела проще, чем съемки фильма о войне. Герой бежит на амбразуру, чтоб умереть как коммунист, Но тут доносит агентура, что спонсор – антисталинист.
И за спиной протагониста уже встает заградотряд. Синячат в штабе особисты и генералов матерят. По всей стране товарищ Сталин вершит кровавый беспредел... Но в коридоре нашептали, что спонсор вроде как сидел.
Герой срывает гимнастерку; под ней златые купола. «Кончай, - кричит, - гнилые тёрки, ответишь, падла, за козла!» Ответить бундесы засцали – а ну как он рецидивист? Но тут по радио сказали, что новый спонсор – монархист.
Герой по линии мамаши был князь Юсупов-Трубецкой, За что, конечно, был посажен и сленг усвоил воровской, Но тот же хруст французской булки в его породистом лице... И тут сболтнули в переулке, что главный спонсор – РПЦ!
Кадят дьячки, гремят молитвы, кружит с иконой самолёт. Бойцов заместо замполита в атаку батюшка ведет, и, уступая крестной силе, бежит злокозненный гермАн... Но тут ментовку запросили, сказали, спонсор – наркоман!
Герой – участник слёта «Наших», он спит и видит странный сон. Сейчас он Сталину расскажет про промежуточный патрон... Каков сюжет! Какие кадры! А я еще в три дэ хочу! Но позвонили психиатры, сказали: «Хватит, Бондарчук!».
Слова: Владимир Маяковский Исполняет: Владимир Яхонтов Исполнение 1939 г.
Я волком бы выграз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту...
По длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется. Сдают паспорта, и я сдаю мою пурпурную книжицу. К одним паспортам - улыбка у рта. К другим - отношение плевое. С почтеньем берут, например, паспорта с двухспальным английским левою. Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца. На польский - глядят, как в афишу коза. На польский - выпяливают глаза в тугой полицейской слоновости - откуда, мол, и что это за географические новости? И не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов. И вдруг, как будто ожогом, рот скривило господину. Это господин чиновник берет мою краснокожую паспортину. Берет - как бомбу, берет - как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую в 20 жал змею двухметроворостую. Моргнул многозначаще глаз носильщика, хоть вещи снесет задаром вам. Жандарм вопросительно смотрит на сыщика, сыщик на жандарма. С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлестан и распят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт. Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту... Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза. Читайте, завидуйте, я - гражданин Советского Союза!
Мы - стадо, миллионы нас голов. Пасёмся дружно мы и дружно блеем, И ни о чём на свете не жалеем. Баранье стадо - наш удел таков...
В загон нас гонят - мы спешим в загон. Ha выпас гонят - мы спешим на выпас. Быть в стаде - Основной Закон, И страшно лишь одно: из стада выпасть.
Когда приходит время, нас стригут. Зачем стригут, нам это непонятно. Но всех стригут, куда ж податься тут, Хоть процедура крайне неприятна.
Пастушья власть дана нам как подмога! А пастухам она дарована от «бога»! Так и живём, не зная тех тиранов, Что превратили нас давно в баранов!
Ах, как сочна на пастбище трава! А как свежа вода в ручьях журчащих! Зачем нам знать о мыслях пастуха, когда так сладок сон в тенистых чащах?
Да! Хлещет по бокам пастуший кнут! Что ж из того: не отставай от стада! Да, у загонов прочная ограда. И пастухи нас зорко стерегут!
Правда, вчера пропали два барана... Не помогла им пастухов «охрана». Их съели пастухи, но виноваты - волки, А стаду наплевать на братьев «с нижней полки».
Мы - стадо! Миллионы нас голов. Идём, бредём, качая курдюками. Нам не страшны проделки пастухов! Бараны мы! Что хочешь, делай с нами!
Право, я живу в мрачные времена. Беззлобное слово - это свидетельство глупости. Лоб без морщин Говорит о бесчувствии. Тот, кто смеется, Еще не настигнут Страшной вестью.
Что же это за времена, когда Разговор о деревьях кажется преступленьем, Ибо в нем заключено молчанье о зверствах! Тот, кто шагает спокойно по улице, По-видимому, глух к страданьям и горю Друзей своих?
Правда, я еще могу заработать себе на хлеб, Но верьте мне: это случайность. Ничто Из того, что я делаю, не дает мне права Есть досыта. Я уцелел случайно. (Если заметят мою удачу, я погиб.)
Мне говорят: "Ешь и пей! Радуйся, что у тебя есть пища!" Но как я могу есть и пить, если Я отнимаю у голодающего то, что съедаю, если Стакан воды, выпитый мною, нужен жаждущему? И все же я ем и пью.
Я хотел бы быть мудрецом. В древних книгах написано, что такое мудрость. Отстраняться от мирских битв и провести свой краткий век, Не зная страха. Обойтись без насилья. За зло платить добром. Не воплотить желанья свои, но о них позабыть. Вот что считается мудрым. На все это я неспособен.
Право, я живу в мрачные времена.
2
В города приходил я в годину смуты, Когда там царил голод. К людям приходил я в годину возмущений. И я восставал вместе с ними. Так проходили мои годы, Данные мне на земле. Я ел в перерыве между боями. Я ложился спать среди убийц. Я не благоговел перед любовью И не созерцал терпеливо природу. Так проходили мои годы, Данные мне на земле.
В мое время дороги вели в трясину. Моя речь выдавала меня палачу. Мне нужно было не так много. Но сильные мира сего Все же чувствовали бы себя увереннее без меня. Так проходили мои годы, Данные мне на земле.
Силы были ограничены, А цель - столь отдаленной. Она была ясно различима, хотя и вряд ли Досягаема для меня. Так проходили мои годы, Данные мне на земле.
3
О вы, которые выплывете из потока, Поглотившего нас, Помните, Говоря про слабости наши И о тех мрачных временах, Которых вы избежали. Ведь мы шагали, меняя страны чаще, чем башмаки, Мы шли сквозь войну классов, и отчаянье нас душило, Когда мы видели только несправедливость И не видели возмущения.
А ведь при этом мы знали: Ненависть к подлости Тоже искажает черты. Гнев против несправедливости Тоже вызывает хрипоту. Увы, Мы, готовившие почву для всеобщей приветливости, Сами не могли быть приветливы. Но вы, когда наступит такое время, Что человек станет человеку другом, Подумайте о нас Снисходительно.
Продлится всего четыре недели. К началу осени Все вы вернетесь домой. Но осень Много раз придет и пройдет, а вы Не вернетесь домой.
Маляр вам станет рассказывать — мол, машины Будут за вас воевать. Лишь немногим Предстоит умереть. Но вы, Сотнями тысяч будете вы умирать, Умирать в таком огромном количестве, каком никогда и никто еще на свете не умирал.
Если мне доведется услышать, что вы воюете на Северном полюсе, и Индии, в Трансваале, Значит, буду я знать, Где ваши могилы.
Мы сбросили с себя Помещичье ярмо Мы белых выбили, наш враг полег, исколот; Мы побеждаем волжский мор и голод.
Мы отвели от горл блокады нож, Мы не даем разрухе нас топтать ногами, Мы победили, но не для того ж, Чтоб очутиться под богами?!
Чтоб взвилась вновь, старья вздымая пыль, Воронья стая и сорочья, Чтоб снова загнусавили попы, Религиями люд мороча?
Чтоб поп какой-нибудь или раввин, Вчера благословлявший за буржуев драться, Сегодня ручкой, перемазанной в крови, За требы требовал: "Попам подайте, братцы!"
Чтоб, проповедуя смиренья и посты, Ногами в тишине монашьих келий, За пояс закрутивши рясовы хвосты, Откалывали спьяну трепака Да поросенка с хреном ели.
Чтоб, в небо закатив свиные глазки, Стараясь вышибить Россию из ума, Про Еву, про Адама сказывали сказки, На место знаний разводя туман.
Товарищ, подымись! Чего пред богом сник?! В свободном нынешнем ученом веке Не от попов и знахарей - Из школ, из книг узнай о мире и о человеке!
Мир опять цветами оброс, у мира весенний вид И вновь встает нерешенный вопрос — о женщинах и о любви. Мы любим парад, нарядную песню. Говорим красиво, выходя на митинг. Но часто под этим, покрытый плесенью, старенький-старенький бытик.
Поет на собранье: «Вперед, товарищи...А дома, забыв об арии сольной, орет на жену, что щи не в наваре и что огурцы плоховато просолены. Живет с другой — киоск в ширину, бельем — шантанная дива. Но тонким чулком попрекает жену: — Компрометируешь пред коллективом.
То лезут к любой, была бы с ногами. Пять баб переменит в течение суток. У нас, мол, свобода, а не моногамия. Долой мещанство и предрассудок! С цветка на цветок молодым стрекозлом порхает, летает и мечется. Одно ему в мире кажется злом — это алиментщица.
Он рад умереть, экономя треть, три года судиться рад: и я, мол, не я, и она не моя, и я вообще кастрат. А любят, так будь монашенкой верной — тиранит ревностью всякий пустяк и мерит любовь на калибр револьверный, неверной в затылок пулю пустя.
Четвертый — герой десятка сражений, а так, что любо-дорого, бежит в перепуге от туфли жениной, простой туфли Мосторга. А другой стрелу любви иначе метит, путает — ребенок этакий — уловленье любимой в романические сети с повышеньем подчиненной по тарифной сетке...
По женской линии тоже вам не райские скинии. Простенького паренька подцепила барынька. Он работать, а ее не удержать никак — бегает за клёшем каждого бульварника. Что ж, сиди и в плаче Нилом нилься. Ишь! — Жених!
— Для кого ж я, милые, женился? Для себя — или для них? — У родителей и дети этакого сорта: — Что родители? И мы не хуже, мол! — Занимаются любовью в виде спорта, не успев вписаться в комсомол.
И дальше, к деревне, быт без движеньица — живут, как и раньше, из года в год. Вот так же замуж выходят и женятся, как покупают рабочий скот. Если будет длиться так за годом годик, то, скажу вам прямо, не сумеет разобрать и брачный кодекс, где отец и дочь, который сын и мама.
Я не за семью. В огне и в дыме синем выгори и этого старья кусок, где шипели матери-гусыни и детей стерег отец-гусак! Нет. Но мы живем коммуной плотно, в общежитиях грязнеет кожа тел. Надо голос подымать за чистоплотность отношений наших и любовных дел.
Не отвиливай — мол, я не венчан. Нас не поп скрепляет тарабарящий. Надо обвязать и жизнь мужчин и женщин словом, нас объединяющим: «Товарищи».
Из "Сибирской Рабоче-Крестьянской газеты" (№15 от 19.03.1918)
Вопите вы, что Божий храм Хотят кощунственно разрушить, Что православным и попам Мешают слово божье слушать? Не лгите, Бог давно ушёл От вашей благолепной гнили, И сами вы его престол Давно в прилавок превратили. Вели вы именем Христа Торговлю в розницу и оптом, Во славу деспота, шута, Связали церковь вы холопством!
Когда бедняк в нужде святой Молил себе у Бога хлеба - Кляли вы им соблазн земной И тыкали перстом на небо, Хвалили нищим сласть постов. Вы к горю слабых были глухи, Пугали Богом бедняков, Трясясь за собственное брюхо. Где были вы до этих пор? Где были вы в годину бедствий? И лишь теперь ваш чёрный хор О "Божьем" плачется наследстве.
Вы не щадили ничего, Приспособляясь к сильным мира, Сменяв у Бога самого Рыбачью блузу на порфиру. Царям заставили служить Христа в охранном околотке, И образ Иисуса кроткий Успели кровью весь залить. Не вы ль в крови страны своей Смиренно руки умывали? Самодержавных палачей Не вы ль на бой благословляли? Вы в гневе ль лживые уста Открыли ли хоть раз из страха, Когда вам именем Христа Благословлять велели плаху?
Молчите! К братству звал идти Когда-то кроткий ваш учитель, К нему и мы теперь в пути, А вы лишь кабалы хотите! Восставшим злобно ныне шлёт Анафемы вся ваша братья, - Но это сам народ идёт! Ему вы бросили проклятье! Беснуйтесь! Новой жизни день, Прекрасной, солнечно привольной, Последнюю прогонит тень, И скажет грозное: довольно! Довольно лжи и темноты, Довольно вам, христопродавцы, Лить море злобной клеветы С толпой оплаченных мерзавцев!
Вижу - в сандалишки рифм обуты, под древнегреческой образной тогой и сегодня, таща свои атрибуты, - шагает бумагою стих жидконогий.
Довольно в люлечных рифмах нянчить - нас, пятилетних сынов зари. Хоть сегодняшний хочется привет переиначить. Хотя б без размеров. Хотя б без рифм.
1 Мая да здравствует декабрь! Маем нам еще не мягчиться. Да здравствует мороз и Сибирь! Мороз, ожелезнивший волю. Каторга камнем камер лучше всяких вёсен растила леса рук. Ими возносим майское знамя - да здравствует декабрь!
1 Мая. Долой нежность! Да здравствует ненависть! Ненависть миллионов к сотням, ненависть, спаявшая солидарность. Пролетарии! Пулями высвисти: - да здравствует ненависть! - 1 Мая.
Долой безрассудную пышность земли. Долой случайность вёсен. Да здравствует калькуляция силёнок мира. Да здравствует ум!
Ум, из зим и осеней умеющий во всегда высинить май. Да здравствует деланье мая - искусственный май футуристов.
Скажешь просто, скажешь коряво - и снова в паре поэтических шор. Трудно с будущим. За край его выдернешь - и то хорошо.
Своих забот невпроворот И ждёт автобуса народ. Скорее пивом закупиться, В любимый ящик погрузиться. Там сериалы и футбол: Влюблённый хлыщ, забитый гол. Вечерний отдых мозжечка - Из мутных новостей река. А для студентов и детей Нырок в пучину соцсетей. Вот так, волнуются, стоят На поворот, бросая взгляд. Быстрее в транспорт и домой, В уюте стен найти покой. Я к этому давно привык И пережду проклятый пик. Болит спина и в кучу глазки Но это, собственно, всё сказки. Зачем касаться данной темы, У всех такие же проблемы. Своих забот невпроворот И ждёт автобуса народ. Скорее пивом закупиться, В любимый ящик погрузиться. Там сериалы и футбол: Влюблённый хлыщ, забитый гол. Вечерний отдых мозжечка - Из мутных новостей река. А для студентов и детей Нырок в пучину соцсетей. Вот так, волнуются, стоят На поворот, бросая взгляд. Быстрее в транспорт и домой, В уюте стен найти покой. Я к этому давно привык И пережду проклятый пик. Зайду в кафе, что за углом И закажу хороший ром. Напиток для дегенератов, Аристократов и пиратов. Тихонько время пролетело, Толпа порядком поредела. И мне намного полегчало, В душе спокойствие настало. Пора вставать и дуть до дому. Ой…, перебрал, похоже, рому!
