Нет, наверное, однозначного определения того, что такое подвиг. В понимании тех, чье сознание сформировано блокбастерами, подвиг – это когда герой убивает с одного выстрела десяток врагов и побеждает целую диктаторскую армию.
Кто-то, воспитанный на советских книгах о войне, вспомнит Мересьева, Покрышкина, Кожедуба, Матросова…
Для кого-то подвигом сегодня кажутся сколоченные миллиардные состояния или победы в телешоу…
Но есть подвиги иного рода. Подвиги, совершенные людьми абсолютно мирными, не державшими в руках оружия, и ни убившими ни одного захватчика.
Такие подвиги сегодня воспринимаются с недоверием, ибо стойкость и сила духа – не те качества, что присущи большинству наших современников.
Я не знаю, успел ли в своей жизни простой еврейский мальчик из Бессарабии услышать своё полное имя – Абрам Владимирович. Вместо этого большого и солидного имени звали его просто Мусей. Муся Пинкензон, мальчишка из семьи потомственных врачей, уже к 5 годам освоил типичное для еврейского ребенка занятие: игру на скрипке. Причем освоил настолько хорошо, что местная газета писала о мальчике как о вундеркинде.
Кто его знает, какая стезя ждала Мусю – может, стал бы он врачом, как отец, или прославился, как скрипач. Однако война решила иначе.
С началом войны отец Муси, сугубо мирный врач Владимир Пинкензон, получил направление в военный госпиталь, находившийся глубоко в тылу. Вряд ли Пинкензонам хотелось покидать родные места, но иллюзий питать не приходилось – наступающие гитлеровцы не имели привычки щадить евреев, пусть даже сугубо мирной профессий.
Так 11-летний Муся оказался на Кубани, в станице Усть-Лабинской, где его отец лечил раненых советских солдат, а сам скрипач играл для выздоравливающих бойцов.
Осень 1942 года была для советской армии тяжёлым временем. Немцы стремительно развивали наступление, и госпиталь, где трудился военврач Пинкензон, готовили к эвакуации.
Однако прорыв немцев был столь стремителен, что вывезти всех раненых не успели. Владимир Пинкензон оставался со своими пациентами.
Немцы арестовали врача и предложили ему лечить немецких солдат. Отец Муси наотрез отказался.
К тому времени оккупанты даже не пытались играть в «освободителей», оттого и ставили не на завоевание доверия, а на устрашение населения. Поэтому фашисты решили устроить публичную казнь всех, кого они считали враждебным элементом.
Среди приговорённых оказался военврач Пинкензон и его семья.
На берег Кубани согнали всех жителей станицы. Приговорённых к смерти выстроили перед рвом.
Владимир Пинкензон попытался попросить немецкого офицера пощадить сына, но был застрелен. Феня Моисеевна, мать Муси, бросилась к мужу, но её сразила автоматная очередь.
И вот он остался один, маленький еврейский мальчик Муся, прижимающий к груди последнюю свою ценность – скрипку.
Каково ему было в тот момент, когда на его глазах убили родителей? Что он чувствовал на краю смерти, стоя перед солдатами «высшей расы», считавшими его недочеловеком, грязью?
А вокруг стояли согнанные на это страшное зрелище жители, бессильные чем-либо ему помочь…
У Муси Пинкензона не было ничего, чтобы дать бой своим убийцам. Ничего, кроме скрипки.
И тогда Муся обратился к немецкому офицеру с просьбой:
— Господин офицер, разрешите мне сыграть перед смертью мою любимую песню!
Офицер засмеялся – наверное, этот маленький еврей сошел с ума от страха. Ну что же, пусть потешит публику.
Когда зазвучали первые звуки музыки, стоявшие в оцепенении станичники не сразу поняли, что играет Муся. Не поняли этого в первый момент и немцы.
И только спустя несколько секунд, все осознали, что маленький скрипач играл «Интернационал».
В то время это был не только партийный гимн, но и гимн Советского Союза.
В толпе началось движение. Кто-то подхватил песню, и разъярённый офицер начал орать:
— Свинья, щенок! Прекрати!
Но Муся продолжал играть, пока не прогремели выстрелы. Первые пули ранили мальчика, но он пытался играть дальше, до тех пор, пока новые выстрелы не сразили его наповал.
Немцы в бешенстве принялись разгонять местных жителей, ставших свидетелями их поражения. 12-летний мальчишка со скрипкой оказался сильнее доблестных истинных арийцев, взращённых на мифе о непобедимости немецкого духа.
Они смогли его убить, но сломить не смогли.
Пройдет совсем немного времени, и советская армия изгонит оккупантов с Кубани. Тогда-то и узнает мир о подвиге скрипача Муси – Абрама Владимировича Пинкензона.
В советское время о Мусе Пинкензоне были написаны книги. На основе этой истории был снят даже мультфильм, часто показывавшийся по телевидению.
Новое время, не рождающее настоящих героев, с удовольствием шельмует прежних.
Осмеяние юных героев войны, которое в своё время было начато недалёкими любителями разоблачений, привело к тому, что имя Муси Пинкензона сегодня мало что скажет нашим современникам.
Один журналист и вовсе дописался до того, что «Муся Пинкензон был не герой, взрывающий поезда, а просто мальчик, расстрелянный за то, что сыграл немцам «Интернационал».
Видимо, в представлении мастера пера, поступок Муси перед расстрелом – не более чем рутина.
Странное время: мы готовы много говорить о тех, кто не заслуживает даже анекдота, и легко забываем тех, чья короткая, но яркая жизнь освещает ту единственную правильную дорогу в жизни, по которой стоит идти.
После Великой Отечественной войны подвиг Муси Пинкензона стал широко известен сначала через статьи в центральной печати и радиопередачи. А потом эта информация была подхвачена не только во многих уголках СССР, но и в Европе и Америке. На месте расстрела скрипача был установлен многометровый обелиск, в конце 1970-х заменённый на бетонный памятник.
Имя Муси Пинкензона носит школа № 1 города Усть-Лабинск, действует экспозиция об отважном бельчанине. Писатель Саул Наумович Ицкович (1934—1988) написал о нём книгу «Расстрелянная скрипка». Был создан большой анимационный фильм на документальной сюжетной основе.
По мотивам подвига Муси Пинкензона в СССР был поставлен мультфильм «Скрипка пионера»:
Союзмультфильм, 1971 г. Режиссёр Борис Степанцев, автор сценария Юрий Яковлев, оператор Михаил Друян. 8 мин.
Бывший переулок Пушкина в Бельцах с 2007 года носит его имя, где, на недавно построенном общинном доме «Хэсэд Яаков», была вывешена мемориальная доска.
29 Августа 1942 года в штабе 18-й армии был получен приказ командующего Северо — Кавказским фронтом с требованием широко развивать и популяризировать снайперское движение. В частях и соединениях выявлялись лучшие стрелки, с которыми организовывались занятия по снайперскому искусству, проводились двух — трёхдневные сборы снайперов, где они обменивались боевым опытом. В полках создавались снайперские группы, в которые наряду с опытными мастерами огня входили и начинающие стрелки, что способствовало подготовке снайперов в наикратчайший срок.
В результате проведённой работы к концу сентября в частях и соединениях армии было около 220 снайперов, имевших на счету 3500 уничтоженных противников Всей армии стали известны имена мастеров снайперского огня Е. Адамова, М. Брыксина, А. Бубыря, А. Ералиева, М. Крыса, В. Курки, Р. Маматова, Н. Наумовой, Н. Самсонова, Н. Юдина и многих других, опыт которых пропагандировала армейская и фронтовая печать.
… Август 1941 года. В селе Любомирка Винницкой области после кровопролитного боя расположился 2-й стрелковый батальон Майора Андреева. Здесь предполагалось занять оборону. Когда похоронили убитых и отправили в тыл раненых, оказалось, что в отделениях осталось по 2 — 3 бойца, весь батальон представлял собой в лучшем случае роту, и то неполного состава. Пополнение не поступало. Рано утром к Майору Андрееву и комиссару батальона старшему политруку Шурфинскому пришли 8 местных жителей. Они просили зачислить их бойцами батальона. У дверей комиссар увидел худенького курносого мальчика.
— А ты кто? — спросил его Шурфинский.
— Вася Курка, — ответил мальчик.
— Сколько же тебе лет?
— А что, не возьмёте? 13 лет мне, уже немалый. А сражаться буду, как все, вот увидите…
К ночи батальон по приказу оставлял Любомирку. Вместе с бойцами уходил на восток и Вася Курка. Так началась его боевая солдатская жизнь. За время солдатской жизни много друзей появилось у Васи, во многих боях он участвовал. А всё — таки больше всего запомнился ему первый бой и его первый товарищ.
Это было в Донбассе под Чистяковом. Вася пошёл в разведку вместе со Стёпой — молодым сержантом. Степан был старше, выше ростом, он почти не улыбался, говорил редко. И вот Вася и Степан получили приказ перейти линию фронта и добыть сведения о противнике. По дороге в Чистякове расположен хуторок, где раньше стоял батальон. Степан сказал:
— Тут одна бабка живёт, зайдём воды попьём.
Но бабка эта оказалась предательницей. Как только Степан открыл дверь, бабка сразу же узнала его.
— Большевик! — крикнула она.
Бежать было некуда. Словно из — под земли выросли немцы. Они схватили Васю и Степу и бросили их в погреб.
— Мне, Вася, навряд ли удастся выбраться. Бабка про меня всё расскажет. Маху я дал, а когда мы стояли с разведвзводом, приветливая была… Признаваться я им не буду, а ты говори, будто просто по дороге пристал ко мне. И плачь, проси…
Вася хотел ответить, но Степан перебил его:
— Я тебя не прошу, а приказываю. Умереть я один сумею, а ты разведку до конца доведи. Узнай точно, есть ли в Чистякове танки.
Степана немцы отправили на допрос в город, а Васе они поверили, что он случайно оказался со Степаном и отпустили. Вася выполнил всё, что наказывал ему Степан. Он шёл, полз, перебирался через речушку, проник в город и пересчитал все до единого танки врага. А к концу дня благополучно вернулся в батальон, доложил командиру. Через час советские самолеты разбомбили колонну немецких танков под Чистяковом. Васю Курку наградили первой боевой наградой — медалью «За отвагу».
Не раз Вася ходил в разведку. Когда в 1943 году началось сражение за Украину, Вася решил осуществить свою давнюю мечту — стать снайпером. По всему фронту гремело тогда имя Максима Брыксина, известного снайпера, имевшего на счету ни одну сотню уничтоженных неприятелей… Вася Курка стал учеником прославленного снайпера. Учёба с Максимом постепенно выработала у Васи такие нужные снайперу качества, как упорство, настойчивость, хитрость, умение быстро ориентироваться на местности.
В один из дней после тщательной подготовки Максим привёл Васю в район 1-й роты и показал ему снайперский пост. Васе место понравилось. Он осторожно деревянной лопатой расчистил подходы, оправил смотровые щели, бойницы, место для упора винтовки. Максим наблюдал за работой своего юного друга.
— Сегодня твоя задача, — сказал он, — изучение обороны и поведения противника. Весь день будешь действовать, как снайпер — наблюдатель. Огня не открывай, себя не обнаруживай, остерегайся немецких снайперов — они тоже, не лаптем щи хлебают.
Первый урок был неудачным. Вася принял макет головы врага за живого мишень, выстрелил и рассекретил свой пост. Снова потянулись дни упорной учёбы. И Вася понял: только осторожность, тщательная маскировка и железная выдержка сделают его настоящим снайпером.
Наконец ему разрешили вступить в единоборство с вражеским снайпером. Здесь он должен был действовать самостоятельно, и жизнь его во многом зависела только от него самого. Вася смастерил чучело, натянул на него маскхалат и отправился на передовую. Чучело установил в нескольких метрах от основного поста и начал дергать его за верёвку. И тут же над траншеей хлопнул выстрел, чучело упало. И в этот миг Вася увидел вражеского снайпера, который выполз из — за укрытия посмотреть на свою «жертву». Затаив дыхание, одним движением Вася подвёл мушку под цель и плавно нажал на спусковой крючок. От волнения и напряжения он даже не услышал выстрела, но зато ясно увидел, как дернулась и тут же исчезла в траншее голова его противника.
Командир полка перед строем объявил Васе благодарность, но и после этого тренировки не прекращались. С каждым днём росло его мастерство, рос и счёт истреблённых врагов.
В бою под Радомышлем Курка незаметно проник на окраину хутора и занял удобную позицию у поворота дороги. Под натиском советских частей, солдаты обороняющейся немецкой роты группами и в одиночку стали отступать. Тут — то и встретил их огнём из своей засады Вася Курка. Он подпускал вражеских солдат буквально на несколько метров и расстреливал их в упор. У Васи кончились патроны. Тогда он подобрал трофейный автомат, переменил позицию и снова открыл огонь. В этом бою отважный снайпер уложил до двух десятков солдат противника.
Через несколько дней стрелковая рота вела бой за опорный пункт. Вася и на этот раз показал себя бесстрашным снайпером — разведчиком. Он ползком пробрался в тыл к немцам, уничтожил несколько огневых точек и помог роте занять вражеский опорный пункт. За этот подвиг Вася был награждён орденом Красной Звезды.
Как — то роте было приказано занять населённый пункт восточное Довбыша. Противник простреливал каждый метр земли. Тогда командир вызвал Васю и сказал:
— Надо пробраться во фланг фрицам, высмотреть и заставить замолчать их пулемёты.
Вася дождался, когда грянул артиллерийский залп, перебежал полянку, отрыл окопчик и начал работу. Вот захлебнулся, замолчал немецкий пулемёт, потом второй. Три автоматчика один за другим скатились с крыши. Было морозно. Пошевельнешься, противник заметит, и тогда конец. Но уйти нельзя. Вася не двигался — ждал, всматривался, уничтожал врагов, пробивал дорогу роте. Несколько часов продолжалось это единоборство. А потом рота поднялась и штурмом овладела населённым пунктом. Когда кончился бой, подошёл командир. Хотелось ему какими — то очень хорошими словами оценить работу юного снайпера. Но долго думать было некогда, и командир только произнёс:
— Снайпер, брат, иногда сильнее, чем артиллерия. Большое тебе спасибо, Вася. И от меня, и от бойцов спасибо. Выручил нас.
За этот бой, Васю наградили орденом Красного Знамени.
Когда батальон сражался на землях Польши и Чехословакии, Вася стал грозой для офицеров противника. Он вёл меткий огонь по блестевшему биноклю и кокарде на офицерской фуражке, а ночью мог поразить врага по папиросному огоньку. Причём поражал цель с первых выстрелов. Это было большое мастерство. Вася стрелял в амбразуры дзотов — и дзоты замирали, бил немецких снайперов и корректировщиков. К нему приезжали для обмена опытом снайперы из других частей.
А боевые будни Васи продолжались. Хотели было перевести его в разведуправление штаба фронта, но он упросил остаться в родном полку. В короткие перерывы между боями Васю часто можно было видеть в кругу сельских ребятишек из местных деревень. Рассказывал им о своём солдатском житье, вспоминал родную Любомирку. Но никогда не хвастался, не кичился орденами и медалями. А ребята завидовали ему, с восхищением смотрели, как ладно сидела на нём гимнастёрка, любовно сшитая полковым портным.
… Осенью 1944 года идут напряжённые бои на Сандомирском плацдарме. Вася Курка действует в составе штурмовой группы. Смельчаки овладели каменным строением, но оказались в окружении.
— Вася, — говорит командир группы старшина Лесков, — видишь новый окоп с ходом сообщения и стрелковой ячейкой?
— Вижу. Там, кажись, немцы пулемёт на треноге устанавливают.
— Правильно. Мне в бинокль это хорошо видно. Наведи-ка на них свою винтовку, уничтожим пулемёт — прорвёмся к своим.
И, как всегда, метко выстрелил Вася, точно попал во врага.
— Вижу движение небольшой группы людей, — докладывает он, — крадутся вдоль кустов.
— Погоди, Вася, пусть подойдут поближе.
И когда немцы подошли на расстояние 300 метров, Курка открыл прицельный огонь. Воспользовавшись замешательством врага, штурмовая группа вышла из окружения.
… Подступы к местечку Цисна. На порозовевшем утреннем небе чётко вырисовывается силуэт вражеского самолёта «Фокке — Вульф — 189» ( «рама» — как его называют наши бойцы ). Вражеский лётчик низко прошёл над штабом полка. Но вот звучат одиночные выстрелы снайперской винтовки, и немецкий самолёт — разведчик, охваченный дымом, падает в низину. Васю вызвал к телефону командир дивизии.
— Молодец, Курка, — сказал он, — ты настоящий снайпер, благодарю тебя.
… Село Шпаройвка в Чехословакии. Над холмами летят снаряды и мины. В небе завязывается воздушный бой. Едва стрелковая рота захватила первую линию вражеских траншей за селом, как в прорыв устремилась группа автоматчиков. Вместе с ними был и Вася. Он бежал по траншеям противника, держа наготове винтовку и гранату. В узком проходе он наткнулся на немецкого унтер — офицера. Тут невозможно промахнуться, они сошлись вплотную. Важно выстрелить первому, и первым выстрелил Вася. Не пробежал он и 5 метров, как вылетела и завертелась около него вражеская граната. Курка схватил её за длинную ручку и швырнул обратно.
Имя Васи Курки знали даже враги. Пленный офицер вермахта на одном из допросов показал: немецкому командованию хорошо известно, «что среди советских частей генерала Гречко имеется сверхснайпер, снайпер — ас, у которого тело чуть ли не срослось с винтовкой». Не зря противник заговорил о знаменитом снайпере. Своим метким огнём он, по неполным подсчётам, уничтожил несколько сот неприятелей, и среди них не менее 80 офицеров.
Но вот последний бой, последний разговор с командиром:
— Я заберусь вон на ту трубу, видите, какая высоченная.
— Идея правильная, но дело опасное. Да и вряд ли ты туда залезешь.
— Я там уже был и пристроил себе висячую скамейку.
Рассветало. Всё чаще и чаще вспыхивали орудийные залпы, раздавались оглушительные выстрелы, нервно переговаривались между собой пулемёты. То утихала, то нарастала трескотня автоматов. Над кирпичной трубой свистел ветер. Снизу поддувало и пахло гарью. Труба чуть — чуть покачивалась и глухо гудела. Вася спокойно наблюдал за противником, корректировал стрельбу артиллерийской батареи и, как всегда, спокойно вёл прицельный огонь, уничтожая офицеров и наблюдателей. На трубе был телефон, и Вася имел связь с артиллеристами. Если артиллеристы стреляли неточно. Курка вносил поправки.
Всё утро шла стрельба с обеих сторон. Вдруг у самой верхушки трубы, где сидел Вася, вспыхнуло пламя, и труба окуталась дымом.
У артиллерийского командира сжалось сердце. Он подбежал к телефону.
— Курка, Курка, что с тобой?
Но телефонная трубка молчала. Офицер прильнул к окулярам бинокля. Почти у самой середины трубы он увидел рваное отверстие. Вражеский снаряд угодил в Васин наблюдательный пункт. Когда через несколько минут бойцы подошли к трубе, они увидели окровавленный лист бумаги. На нем Вася написал координаты вражеской миномётной батареи.
Из наградного листа на пулемётчика роты автоматчиков 384 отдельного батальона морской пехоты Азовской военной флотилии старшего краснофлотца Константина Александровича Липилина (для удобства чтения позволил себе исправить ошибки и разделить текст на абзацы):
Морской пехотинец К.А.Липилин в 1943 году.
В ночь с 29 на 30 августа высадился морским десантом в р-не Таганрога село Безыменовка в составе роты автоматчиков с ручным пулеметом ДП. Захватив с собой полный мешок патрон и гранат, первым вышел на берег, уничтожил пулеметную точку, мешавшую высадке отряда. При движении (наступлении) по населенному пункту попал на засаду пр-ка. Липилин не растерялся, а богатырская сила помогла в рукопашной схватке руками и прикладом пулемета уничтожить 4-х офицеров, пытавшихся взять его в плен. Пытавшиеся бежать фрицы были настигнуты ручн. гранатами и огнём ручного пулемета Липилина. В этом же бою уничтожил крупнокалиберный пулемет, мешавший продвижению отряда.
С группой бойцов двигался впереди отряда, сеял смерть немецким варварам, уничтожая их огнем ДП, как из автомата, а пулемет героя работал безотказно, а пр-к в панике метался. Будучи ранен, т. Липилин не оставил поля боя до конца операции. При возвращении в базу сдан был в госпиталь. В результате этой операции т. Липилин уничтожил более 50 гитлеровцев, 2 пулемета, захватил 2-х пленных, забросал гранатами и поджег 6 автомашин с грузами.
Раны ещё не зажили, но Липилин с госпиталя ушел, узнав, что отряд идет снова в боевую операцию. В ночь с 7 на 8.09.43 высадился десантом с отрядом т. Ольшанского в р-не Ю-З Ялта с. Юрьевка. Первым вышел на берег. На ходу наносил удары по врагу огнем ДП, уничтожил в первой схватке два пулемета вместе с прислугой и обеспечил высадку остального десанта. Действуя в разведке, уничтожил засаду пр-ка и захватил 3-х пленных. На выс. 68,2 своим огнем прикрывал левый фланг отряда. При этом уничтожил миномет и 5 солдат. Отразил до 5 атак один ввиду тяжелого ранения второго номера пулемета. В этой операции уничтожил более 150 солдат и офицеров, 3 пулемета, 1 миномет, до 10 повозок и 3 автомашины.
С боями продвигался к Мариуполю, и прошел 45 км по тылам пр-ка, и первым вышел в порт Мариуполь. В этих операциях т. Липилин вновь был дважды ранен, но об этом никому не говорил, пока его товарищи сами {не} обнаружили и эвакуировали в госпиталь. Действия т. Липилина в этих операциях удостаивают его на присвоение звания «Герой Советского Союза».
Командир 384 ОБМП Капитан Котанов
Приказом командующего АВФ контр-адмирала С.Г.Горшкова 24 сентября 1943 года Липилин был награждён орденом Красного Знамени. Комсомолец Липилин в 384-м ОБМП был такой не один: комбат капитан (затем майор) Фотис Евгеньевич Котанов готовил своих сухопутных краснофлотцев на славу. Именно из этого батальона в конце марта 1944 года отправятся в Николаев — и в бессмертие — 54 десантника под началом командира роты автоматчиков старшего лейтенанта Константина Фёдоровича Ольшанского.
Вряд ли сейчас кто-то сможет сказать точно, почему представление на Героя не пошло выше. Вероятно, адмирал Горшков (кстати, будущий Адмирал Флота Советского Союза и Главком ВМФ СССР) решил наградить героя своей властью здесь и сейчас, вместо того, чтобы отправлять документы в Москву, где их рассмотрение могло затянуться на неопределённый срок, — ведь своевременно вручённая награда укрепляет боевой дух не хуже занятия по политподготовке.
Пулемётчик комсомолец Липилин 1920 года рождения был к тому времени опытнейшим воином: служил в РКВМФ с 1940 года и носил на груди редкую медаль — «За оборону Одессы». Дальнейших сведений о его судьбе найти не удалось, за исключением того отрадного факта, что по крайней мере до 40-летия Победы он дожил и был награждён юбилейным орденом Отечественной Войны.
2-го февраля 2013-го года в Париже намечается празднование 70-й годовщины победы Советской Армии в Сталинградской битве.
Организацией праздника занимается PRCF - Полюс коммунистического возрождения во Франции (Pole de Renaissance Communiste en France), борющийся за объединение всех коммунистов и возрождение настоящей коммунистической партии Франции на научной основе марксизма – ленинизма.
Французские коммунисты приветствуют вас и приглашают на праздник - они с радостью вас встретят, а 3-го февраля организуют интернациональную конференцию.
Товарищи из PRCF спрашивают:
существует ли сейчас на территории бывшего СССР организация фронтовиков или детей тех, кто воевал в Сталинграде? Если кому-нибудь из вас такая организация известна или, возможно, есть знакомые ветераны Великой Отечественной войны, участвовавшие в Сталинградской битве, их дети, просьба откликнуться!
Чьё имя взяла себе Зоя Космодемьянская, назвавшись "Таней"? __________________________________________
Сельская учительница Татьяна Григорьевна Соломаха
" Интеллигентная девушка, мягкая, застенчивая; о ней можно писать бесконечно: о перекристаллизации, которая в ней происходила, о поисках правды, о правде, которую нашла в рядах большевиков".
Акимов. И., "Герои- комсомольцы".
Соломаха Татьяна Григорьевна, 1893–1918 гг., pеволюционерка, член партии большевиков. Участница гражданской войны.
Работала учительницей в сельской школе.
В период Первой русской революции прониклась идеями большевистской партии. Посвятила свою жизнь идее освобождения человечества от гнета капитализма.
Участвовала в установлении советской власти на Кубани.
В 1918 г. зверски убита белогвардейцами.
Впоследствии именем Таня назвалась Зоя Космодемьянская.
Существует музей Татьяны Соломахи и улица ее имени.
1893 - Кубань. Небольшая станица. Родилась 1902 - Армавир. Женская гимназия. Закончено строительство здания 1904 - Сельская школа. Выпускница 1905 - Армавир. Женская гимназия. Ученица 1905 - Первая русская революция. Получает первый опыт революционной борьбы 1907 - Армавир. Женская гимназия. Первый выпуск из 14 учениц 1910 - Армавир. Гимназия. Выпускница. Сейчас здесь музей Татьяны Соломахи 1910 - Кубань. Сельская учительница 1914 - Начинает активно общатся с революционерами. Читает работы Ленина 1916 - ВКП(б). Член, подпольщица 1917 - Февральская революция. Выступает на митингах за лозунги большевиков 1918 - 11 января. Декрет о продразвёрстке 1918 - Март. Гражданская война... Участница на стороне красных 1918 - Лето. Ставропольский край. Кочубеевский район. Село Казьминское. Залечивает тиф 1918 - Осень. Кубань. Установлена Советская власть. Военный коммунизм. Комиссар по продразвёрстке 1918 - Осень. Ставропольский край. Кочубеевский район. Село Казьминское. Пришли белые... арест, допросы, пытки... 1918 - 07 ноября. На расправу во двор вывели 19 человек. Зверски убита последней
Цитаты
"Хоть девчонок не берут в армию, а я, когда вырасту, обязательно буду командиром".
(Т. Соломаха)
"Она прекрасно ездила верхом и стреляла почти без промаха. Во время походов она не отставала от ребят, шла бодрым размашистым шагом, и ее смех и песни далеко разносились по степи".
(Николай Соломаха, брат Татьяны)
"Учительница была стройная, высокая, с длинной кудрявой косой, и нам казалось, что она только немного старше нас".
(Григорий Половинко, бывший ученик Татьяны Соломахи)
"С самого начала февраля Таня целиком ушла в партийную работу. Она выступала на митингах, разъезжала по ближайшим станицам, требовала прекращения войны, передачи земли трудящимся".
(Л. А. Аргутинская, "Татьяна Соломаха")
"Она говорила горячо, как настоящий оратор. И голос ее проникал в душу и заставлял верить каждому слову".
(Л. А. Аргутинская, "Татьяна Соломаха")
[size=10]Литература
Женщина в гражданской войне. Эпизоды борьбы на Северном Кавказе и Украине, М.: ОГИЗ., 1937; Аргутинская Л. А., Комиссар Татьяна Соломаха// "Женщина в гражданской войне", Симферополь, 1938. Аргутинская, Люся Александровна. Татьяна Соломаха, М., Правда, 1958 Акимов И., Герои- комсомольцы // "Юность", 1966, № 5.
Я, дочь фронтовика, пионерка, ученица 6-го класса Араповской НСШ, Сурского района Куйбышевской области, Фролова Тамара, воодушевленная, как и весь советский народ, героической борьбой Красной Армии, горя желанием помочь ей в быстрейшем разгроме гитлеровских детоубийц, внесла в Госбанк 7 тысяч рублей, заработанных мною в колхозе в период летних каникул, а также сэкономленных средств, получаемых по аттестату с фронта от папы.
Я призываю всех пионеров и школьников Советского Союза последовать моему примеру и создать танковую колонну «Юный пионер». Внося средства на постройку боевой машины, я заявляю: пусть каждая моя копейка превратится в грозную силу для врага; пусть наши танкисты, получившие эти боевые могучие машины, жестоко отомстят фрицам и гансам за невинно пролитую детскую кровь и быстрее освободят наших советских детей, томящихся в фашистском плену.
Фролова Тамара
Сурское, Куйбышевской области. Араповская неполная средняя школа. Ученице 6-го класса пионерке Тамаре Фроловой
Спасибо Вам, тов. Фролова, за вашу заботу о Красной Армии. Примите мой привет.
Лидия Литвяк, самая результативная женщина — истребитель Второй Мировой войны, по воспоминаниям сослуживцев, была образцом женственности и обаяния. Невысокая белокурая девушка очень сдержанно относилась к восторженным взглядам и словам однополчан и, что особенно импонировало лётчикам, никому не отдавала предпочтения. Главным для неё была борьба с фашизмом, и этому она отдавала все свои силы.
[size=9]Так уж получилось, что среди советских истребителей-асов, отличившихся в Великую Отечественную войну, всенародная известность и слава достались, по сути, лишь двоим, самым лучшим – Ивану Кожедубу (по уточнённым данным – 64 личные победы) и Александру Покрышкину (59). К превеликому сожалению, других наших «соколов» в народе практически не знают. Ну, знают, правда, ещё – благодаря книге Бориса Полевого – про Алексея Маресьева (11, в т.ч. 7 после возвращения в строй, с ампутированными ногами). Кто-то может припомнить славного сына крымско-татарского и дагестанского народов Амет-Хана Султана (30 плюс 19 побед в группе). Вот, собственно говоря, и всё, вернее – все…
В тени Кожедуба и Покрышкина оказался даже третий наш ас, сослуживец Покрышкина – дважды Герой Советского Союза Григорий Речкалов, уступивший Покрышкину совсем немного (56 побед). Тут, однако, имеется одно обстоятельство: Речкалов был прекрасным лётчиком и храбрым человеком, но обладал сложным характером, был излишне амбициозен и «хромал» по части боевой дисциплины.
…В общем, недостаточно наш народ знает своих героев-авиаторов и крайне важно поэтому вести соответствующую работу по устранению «белых пятен». А ведь, между прочим, в Красной Армии воевала лучшая женщина-ас в истории авиации – Лидия Литвяк. Особо отличилась она в Сталинградской битве, 80-летие победы в которой мы отмечаем сейчас. А похоронена Лидия Литвяк на Украине – в братской могиле в селе Дмитриевка Шахтёрского района Донецкой области.
Родилась Лидия в Москве в 1921 году. Как и многие молодые люди 30-х годов, увлеклась авиацией. С 14-ти лет она посещала авиаклуб и в 15 совершила свой первый самостоятельный полёт. После окончания Херсонской авиашколы лётчиков-инструкторов работала инструктором в Калининском аэроклубе. Причём Литвяк отлично проявила себя на этой работе, подготовив до войны 45 курсантов.
Когда началась Великая Отечественная война, советское командование не планировало широкого участия женщин в боевой авиации. Однако огромные потери лётного состава заставили изменить первоначальные намерения. Уже в октябре 1941 года было принято решение сформировать из добровольцев три женских авиаполка. Руководить данной работой поручили легендарной лётчице Марине Расковой.
В начале 1942-го Лидия Литвяк подала прошение в боевую – истребительную – авиацию, приписав себе недостающих 100 лётных часов. Её зачислили в 586-й истребительный авиаполк (ИАП). Свой первый боевой вылет Литвяк совершила в июне в небе над Саратовом.
Вспоминает старший сержант Инна Паспортникова, бывшая в годы войны техником самолёта Лидии Литвяк:
"В октябре 1941 года, когда мы ещё тренировались на учебной базе под Энгельсом, во время построения Лиле приказали выйти из строя. Она была в зимней форме, и мы все увидели, что она отрезала верха своих меховых унтов, чтобы сделать модный воротник для лётного комбинезона. Наш командир Марина Раскова спросила, когда она это сделала, и Лиля ответила: "Ночью..."
Раскова сказала, что следующей ночью Лиля, вместо того чтобы спать, отпорет воротник и пришьёт мех обратно на унты. Её к тому же ещё и арестовали, посадив в отдельное помещение, и она действительно всю ночь занималась обратной перешивкой меха.
Это был первый раз, когда другие женщины обратили внимание на Лилю, поскольку раньше никто даже не замечал эту невысокую, миниатюрную девушку. В свои 20 лет она была такая худенькая, симпатичная и очень похожая на популярную в те годы актрису Серову. Странное дело: шла война, а эта маленькая девушка с белокурыми волосами думала о каком-то меховом воротничке..."
Свои первые боевые вылеты отважная лётчица совершила в составе 586-го женского истребительного авиаполка весной 1942 года в небе Саратова, прикрывая Волгу от налётов вражеской авиации. С 15 апреля по 10 сентября 1942 года выполнила 35 боевых вылетов на патрулирование и сопровождение транспортных самолётов с важными грузами.
10 сентября 1942 года, в составе того же полка, прибыла под Сталинград и за короткий период времени совершила 10 боевых вылетов.
13 сентября, во втором боевом вылете по прикрытию Сталинграда, открыла свой боевой счёт. Сначала сбила бомбардировщик Ju-88, затем выручая свою подругу Раю Беляеву, у которой кончились боеприпасы, заняла её место и после упорного поединка подбила Ме-109. Лётчиком Me-109 оказался немецкий барон, одержавший 30 воздушных побед, кавалер Рыцарского креста.
А в конце сентябре она уже воевала на Сталинградском фронте в составе 437-го «мужского» авиаполка, защищавшего небо Сталинграда, летая на Ла-5. Позже пересела на Як-1 с жёлтым номером «44» на борту.
Женское истребительное звено просуществовало недолго. Его командир, старший лейтенант Р. Беляева, вскоре была сбита и после вынужденного прыжка с парашютом долго лечилась. Вслед за ней выбыла из строя по болезни М. Кузнецова. В полку остались только 2 лётчицы: Л. Литвяк и Е. Буданова. Именно они достигли наивысших результатов в боях. Вскоре Лидия сбила ещё один "Юнкерс".
Лидия Литвяк была ещё совсем юной девушкой – ей едва исполнился 21 год. Молодой и очень романтичной: по воспоминаниям, Лидия носила длинные шарфы, сшитые из парашютного шёлка, и всегда держала в кабине истребителя букетик полевых цветов. На капоте своего Як-1 она нарисовала яркую белую лилию.
Многие считали её красавицей. И на фронте к Лидии пришла большая любовь: её супругом стал её же ведущий – Алексей Саломатин, всего одержавший 12 побед.
Новыми боевыми победами была увенчана их слава и после перевода 8 января 1943 года в 296-й истребительный авиационный полк. К февралю Литвяк выполнила 16 боевых вылетов на сопровождение штурмовиков, разведку войск противника и прикрытие наших наземных войск.
11 февраля 1943 года командир 296-го истребительного авиационного полка майор Н.И.Баранов повёл четвёрку истребителей в бой. И снова, как в сентябре, Лидия сбила 2 самолёта — лично Ju-88 и в группе FW-190. В одном из боев её Як-1 был подбит и Лидия совершила вынужденную посадку на вражеской территории. Выскочив из кабины, она, отстреливаясь, бросилась бежать от приближающихся немецких солдат. Но расстояние между ними быстро сокращалось. Вот уже последний патрон остался в стволе... И вдруг над головами противника пронесся наш штурмовик. Поливая немецких солдат огнём, он заставил их броситься на землю. Затем, выпустив шасси, спланировал рядом с Лидой и остановился. Не вылезая из самолета, летчик отчаянно замахал руками. Девушка бросилась навстречу, втиснулась пилоту на колени, самолет пошёл на взлёт и вскоре Лидия была в полку.
23 февраля 1943 года Литвяк вручили новую боевую награду — орден Красной Звезды. Чуть раньше, 22 декабря 1942 года, она была награждена медалью "За оборону Сталинграда". К тому времени на её боевом счету уже числились 8 сбитых самолётов.
В марте обстановка в воздухе ещё более осложнилась. 22 марта в районе Ростова-на-Дону Литвяк участвовала в перехвате группы Ju-88. Во время долгого и трудного боя ей удалось сбить один «юнкерс». В это время подошедшая на помощь «юнкерсам» шестёрка Me-109 с ходу пошла в атаку. Лидия заметила их первая и, чтобы сорвать внезапный удар, одна встала на их пути. 15 минут вертелась смертельная карусель. С большим трудом раненая лётчица привела искалеченный истребитель домой. Доложив, что задание выполнено, она потеряла сознание...
После лечения в госпитале, она отправилась в Москву, дав расписку, что в течение месяца будет долечиваться дома. Но уже через неделю Лидия вернулась в полк. 5 мая, ещё не совсем окрепнув, Литвяк вылетела на сопровождение группы бомбардировщиков. Во время вылета завязался воздушный бой и Лидия сбила истребитель противника. Через два дня она сбила ещё один «мессер».
В апреле 1943 года весьма популярный журнал "Огонёк" поместил на первой странице ( обложке ) фото боевых подруг — Лидии Литвяк и Екатерины Будановой и короткое пояснение: "12 самолётов противника сбили эти отважные девушки".
А в конце мая Литвяк в блестящей манере, молниеносной атакой со стороны солнца сбила немецкий аэростат-корректировщик, который до того никак не могли сбить другие наши истребители. За эту победу младший лейтенант Лидия Литвяк была удостоена ордена Красного Знамени. Про её подвиги написали в газетах, её имя стало известно стране.
Успехи в боях омрачались, однако, потерей близких людей. 21 мая 1943 года погиб муж Лидии – Герой Советского Союза гвардии капитан Алексей Саломатин. А 19 июля не вернулась из боя лучшая подруга – Катя Буданова, которая на тот момент была лучшей женщиной-асом (11 побед).
16 июля 1943 года вылетела в составе шестёрки на сопровождение штурмовиков. В районе линии фронта наши истребители вступили в бой с 30 бомбардировщиками, сопровождаемыми 6 «мессершмиттами», пытавшимися нанести удар по нашим наземным войскам. В этом бою Литвяк лично сбила «юнкерс» и в паре с ведомым Me-109, но и сама была ранена. На требование ехать лечиться ответила категорическим отказом.
Не раз доводилось ей сопровождать наши штурмовики и бомбардировщики. В одном из вылетов она сбила Me-109, через пару дней — снова бой. 16 июля 1943 года, отбиваясь от трёх Me-109, Лидия пришла на помощь своему командиру И. Голышеву, на которого навалилась четвёрка «мессеров». Меткая очередь настигла вражескую машину. Но был подбит и её самолет. Преследуемая до самой земли, она сумела посадить свой «Як» на фюзеляж. Наблюдавшие за боем пехотинцы прикрыли огнем её приземление. Они были восхищены, узнав, что бесстрашным лётчиком оказалась девушка.
1 августа 1943 года Лидия Литвяк не вернулась с боевого задания. В этот роковой день она совершила 3 боевых вылета. В одном из них в паре с ведомым сбила Me-109. В четвёртом вылете шестёрка Як-1, вступив в бой с группой из 30 Ju-88 и 12 Me-109, завязала смертельную круговерть. И вот уже горит «юнкерс», разваливается на куски «мессер». Выходя из очередного пике, Лидия увидела, что противник уходит. Собралась и наша шестёрка. Прижавшись к верхнему краю облаков, они пошли домой. Внезапно из белой пелены выскочил «мессер» и, прежде чем нырнуть обратно в облака, успел дать очередь по ведущему третьей пары с бортовым № 23. «Як» как бы провалился, но у земли лётчица, видимо, пыталась выровнять его... Во всяком случае, так рассказывал товарищам ведомый Лидии в этом бою — Александр Евдокимов. Это родило надежду, что она жива.
Были срочно организованы ее поиски. Однако ни самолёта, ни лётчицы найти не удалось. После гибели в одном из боёв сержанта Евдокимова, который знал в каком районе упал Лидин «Як», официальный поиск прекратили.
За свою короткую, чуть более года, боевую карьеру она выполнила 186 боевых вылетов, провела 69 воздушных боёв и одержала 12 подтверждённых побед. Характеризуя её как воздушного бойца, бывший командир 273-го (31-го гвардейского) истребительного авиаполка Герой Советского Союза Б.Н. Ерёмин вспоминал: «Это была прирождённая лётчица. Она обладала особым талантом истребителя, была смела и решительна, изобретательна и осторожна. Она умела видеть воздух...»
Лидия Владимировна Литвяк была представлена командованием полка к званию Героя Советского Союза посмертно. Вскоре с вражеской территории вернулся один из сбитых ранее лётчиков. Он доложил, что, по словам местных жителей, на дорогу возле села Мариновка сел наш истребитель. Лётчиком оказалась девушка — белокурая, небольшого роста. К самолету подошла автомашина с немецкими офицерами, и девушка уехала с ними... Большинство авиаторов слуху не поверили и продолжали попытки выяснить судьбу Лидии. Но тень подозрений уже вышла за пределы полка и достигла вышестоящих штабов. Командование дивизии, проявив «осторожность», не утвердило представление Литвяк к званию Героя Советского Союза, ограничившись орденом Отечественной войны 1-й степени.
Как-то в момент откровения Лидия сказала механику самолёта, своей подруге: «Больше всего я боюсь пропасть без вести. Всё, что угодно, только не это». Для такого беспокойства имелись веские основания. Отец Лиды был арестован и расстрелян как «враг народа» в 1937 году. Девушка прекрасно понимала, что значит ей, дочери репрессированного, пропасть без вести. Никто и ничто не спасёт её честного имени. Судьба сыграла с ней злую шутку, уготовив именно такую участь.
Но Лидию искали, искали упорно. Ещё летом 1946 года командир 73-го гвардейского истребительного авиаполка И. Запрягаев послал в район Мариновки на машине несколько человек для поисков её следа. К сожалению, однополчане Литвяк опоздали буквально на несколько дней. Обломки Лидиного «Яка» уже были уничтожены... В 1968 году газета «Комсомольская Правда» предприняла попытку восстановить честное имя лётчицы. В 1971 году в поиск включились юные следопыты школы № 1 города Красный Луч. Летом 1979 года их поиски увенчались успехом. Находясь в районе хутора Кожевня, ребята узнали, что летом 1943 года на его окраине упал советский истребитель. Пилотом, раненым в голову, была женщина. Она похоронена в селе Дмитровка Шахтёрского района Донецкой области в братской могиле. Это была Лидия Литвяк, что подтвердилось ходом дальнейших расследований.
В июле 1988 года в личном деле Литвяк запись «пропала без вести» была наконец заменена на «погибла, выполняя боевое задание». Ветераны полка, в котором она воевала, возобновили ходатайство о присвоении ей звания Героя Советского Союза.
Указом Президента СССР от 5 мая 1990 года за образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками гвардии младшему лейтенанту Литвяк Лидие Владимировне посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Орден Ленина № 460056 и медаль "Золотая Звезда" № 11616 были переданы на хранение родственникам погибшей Героини.
Награждена орденами Ленина (5.05.1990, посмертно), Красного Знамени (22.07.1943), Отечественной войны 1-й степени (10.09.1943, посмертно), Красной Звезды (17.02.1943), медалью "За оборону Сталинграда" (1943).
В городе-герое Москве на доме № 14 по улице Новослободской, в котором жила Героиня и откуда она ушла на фронт, установлена мемориальная доска. Мемориальная плита установлена на мемориале на месте захоронения, в селе Дмитровка Шахтёрского района Донецкой области.
Вашему вниманию предлагается теоретическая статья М. В. Фрунзе. Впервые напечатана в журнале «Армия и революция» № 1, июль, 1921. Эта статья сыграла важную роль в разработке советской военной доктрины. Принципиальные положения, высказанные М. В. Фрунзе о военной доктрине, оказали большое влияние на развитие советской военно-теоретической мысли. Они нашли отражение в уставах и наставлениях, получили дальнейшее развитие в официальных документах, в трудах советских учёных.
Одним из наиболее важных вопросов, приковывающих внимание нашей современной военной мысли, является вопрос о так называемой "единой военной доктрине". Предметом оживленного обсуждения служил он в статьях, помещенных рядом военных специалистов на страницах ныне уже не существующего журнала "Военное Дело", к нему же вплотную подходит мысль армейских работников, о чем свидетельствуют протоколы многих военных совещаний, посвящавшихся вопросам реорганизации Красной армии. Все это говорит о наличии глубокого теоретического и практического интереса, возбуждаемого данным вопросом. Но, к сожалению, дальше простого интереса дело вперед пока не двинулось, ибо до сих пор мы не только не имеем попыток систематизации учений о нашей военной доктрине, но и самое содержание этого понятия является в достаточной степени смутным и неопределенным.
Характерна в этом отношении та разноголосица мнений и взглядов, которая обнаружилась в статьях наших военных специалистов. Вышло буквально по пословице: "сколько голов, столько и умов". По признанию крупнейших представителей военного мира оказалось, что никаких определенных взглядов у нашего старого генерального штаба по этому основному вопросу военной теории не существует и, даже более того, - нет ясного представления, в чем собственно состоит сам вопрос, нет умения правильно поставить его. Этот факт, говорящий прежде всего о крайней скудости военно-теоретического багажа, доставшегося нам в наследство от старой армии, способен навести на грустные размышления и по поводу наших дальнейших попыток в этом направлении. И надо признать, что некоторая доля основательности опасений подобного рода, несомненно, есть, но только все же известная доля.
Надо вспомнить ту общественно-политическую обстановку, в которой развивалась и работала до времен революции военная мысль. Вспомнить, что в атмосфере полицейско-самодержавного строя, с его подавлением всякой общественной и личной инициативы, на фоне общей экономической и политической отсталости, с крайней рутиной навыков и взглядов во всех сферах общественной деятельности, конечно, не могло быть и речи о каком-то широком научном творчестве.
Все эти уродливости особенно ярко сказывались в постановке нашего военного дела, где беспощадно пресекалась в корне пытливая мысль и подрезалась инициатива. Поэтому объективно никто не может ставить в вину старому генеральному штабу той растерянности и беспомощности, которые обнаруживаются по ряду вопросов. Тем не менее факт остается фактом и считаться с ним приходится всем тем, кому дороги интересы дальнейшего развития и укрепления военной мощи советской республики.
Мы думаем, что на основе вновь создающихся общественных отношений в обстановке, не только позволяющей, а прямо требующей от каждого честного гражданина выявления максимальной энергии и инициативы, сумеет быстро развиться и окрепнуть и наша военно-теоретическая мысль. Думаем, что среди старого генерального штаба найдется не мало работников, способных совлечь со своего духовного "я" одежды ветхого Адама, не могущего мыслить иначе, как в пределах привычных представлений и узких рамок буржуазного мировоззрения, с его духом мещанской тупости и косности.
В этой способности стряхнуть с себя остатки старой рутины, разобраться в сложности происходящих вокруг нас явлений, стать на точку зрения выдвигающихся на арену жизни новых общественных классов, заключается основное условие плодотворности теоретической работы наших товарищей-специалистов. Практический же опыт, полученный многими из них в рядах Красной армии, даст для этой работы достаточный материал.
Все это, наряду с деятельностью только что начинающего распускать крылья молодого поколения наших военных работников, выдвинувшихся за время революционных войн из народных низов, дает полную уверенность в том, что в ближайшем будущем дело осмысливания нашего военного опыта, выработки тех единых взглядов, которые должны лечь в основу боевой подготовки Красной армии и отсутствие чего сейчас болезненно чувствуется в ней всеми с верху до низу, - двинется быстро вперед.
Предлагаемая вниманию читателей статья является попыткой поставить вопрос о "единой военной доктрине" с точки зрения интересов рабочего государства и революции, и наметить тот примерный путь, которым, как нам кажется, должна идти разработка вопроса.
Прежде всего, что такое из себя представляет самое понятие "единая военная доктрина"? В чем практический смысл этой идеи? Ответ на этот вопрос мы можем получить, бросив самый поверхностный взгляд на сущность современных войн, характер нынешних боевых задач и условия их разрешения.
Войны текущего исторического периода в сравнении с предшествующей эпохой носят целый ряд характерных особенностей. В то время, как прежде исход боевых столкновений зависел от сравнительно небольших групп населения, образовывавших или постоянные отряды, считавшие войну своей профессией, или же временно привлекавшихся для этих целей, - теперь участниками войн являются почти поголовно целые народы; сражаются не тысячи и десятки тысяч людей, а целые миллионы; самые войны втягивают в свой круговорот и подчиняют себе решительно все стороны общественного быта, затрагивают все без исключения государственные и общественные интересы. Театром военных действий являются не узко ограниченные пространства, а громадные территории с десятками и сотнями миллионов жителей; технические средства борьбы бесконечно развиваются и усложняются, создавая все новые и новые категории специальностей и родов оружия и т. д., и т. д.
При этих условиях основному требованию военного искусства и науки - цельности общего плана и строгой согласованности при его проведении - грозит величайшая опасность повиснуть в воздухе. В то время, как в прежних войнах момент непосредственного руководства вождей отдельными частями боевого организма составлял обычное явление, теперь этого нет и в помине. Между тем это единство, цельность и согласованность нужны теперь более, чем когда-либо. И они нужны не только в период уже развертывающихся боевых операций, но и тогда, когда к ним идет предварительная подготовка, ибо, как общее правило, эта подготовительная работа как государства, взятого в целом, так и его военного аппарата сыграют решающую роль. Государство должно заранее точно определить характер своей общей и, в частности, военной политики, наметить в соответствии с этим возможные объекты своих военных устремлений, выработать, установить определенный план общегосударственной деятельности, учитывающий будущие столкновения и заранее целесообразным использованием народной энергии, обеспечить благоприятные условия для их разрешения.
Что касается военного аппарата, то на основе общей государственной программы он должен принять организационную форму, наиболее отвечающую государственным заданиям, и дальнейшей работой создать прочное единство всех вооруженных сил, связанных с верху до низу общностью взглядов как на характер военных задач, так и на способы их разрешения. Эта работа по выработке единства мысли и воли в рядах армии является делом чрезвычайно сложным и трудным и может успешно протекать только тогда, когда совершается планомерно, на основе отчетливо сформулированных и санкционированных общественным мнением руководящего страной класса положений.
Из сказанного ясно, какое огромное практическое значение для всего дела военного строительства республики имеет учение о "единой военной доктрине". Оно должно указать характер тех боевых столкновений, которые нас ожидают. Должны ли мы утвердиться на идее пассивной обороны страны, не ставя и не преследуя никаких активных задач, или же должны иметь в виду эти последние? В зависимости от этого определяется весь характер строительства наших вооруженных сил, характер и система подготовки одиночных бойцов и крупных воинских соединений, военно-политическая пропаганда и вся вообще система воспитания страны. Учение это должно быть обязательно опытным, являясь выражением единой воли общественного класса, стоящего у власти. Вот примерный круг общих идей и вытекающих из них практических задач, который должен быть охвачен понятием "единой военной доктрины".
Выше было уже отмечено, что более или менее общепринятой и точной формулировки этого понятия в нашей военной литературе нет. Но при всем разнообразии мнений, высказывавшихся по поводу содержания понятия, основные моменты у большинства определений приблизительно совпадают. Основываясь на изложенном выше, моменты эти можно свести к двум группам: 1) технической и 2) политической. Первую образует все то, что касается организационных основ строительства Красной армии, характера боевой подготовки войск и методов разрешения боевых задач. Ко второй же относится момент зависимости и связи технического порядка с общим строем государственной жизни, определяющим ту общественную среду, в которой должна совершаться военная работа и самый характер военных задач.
Таким образом можно было бы предложить такое определение "единой военной доктрины": это есть принятое в армии данного государства единое учение, устанавливающее формы строительства вооруженных сил страны, методы боевой подготовки войск и их вождения на основе господствующих в государстве взглядов на характер лежащих пред ним военных задач и способы их разрешения, вытекающие из классового существа государства и состояний его производительных сил.
Формулировка эта отнюдь не претендует на конструктивную законченность и полную логическую безупречность. В конце концов дело совершенно не в этом; важно основное содержание понятия, что же касается окончательной кристаллизации его, то это дело дальнейшей практической и теоретической разработки вопроса. Установив общее логическое содержание понятия "единой военной доктрины", перейдем теперь к вопросу о конкретном практическом содержании этого понятия в применении к реально существующим армиям в различных государствах. В этом отношении интересно остановиться на примере трех государств, обладающих вполне развитыми и воплотившимися в определенную форму вооруженными силами с ярко выраженными чертами единой военной идеологии (военная доктрина). Я имею в виду Германию, Францию и Англию. Начнем с первой.
Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощным военным аппаратом, стройной системой организации вооруженных сил и совершенно определенной, единой для руководящих элементов как армии, так и всей страны военной идеологией. Основной чертой германской военной доктрины в ее технической части (т.-е. чисто военной) является чрезвычайно ярко выраженный наступательный дух. Идея активности, искание решения боевых задач путем энергичного, смело и неуклонно проводимого наступления, проникает все германские уставы и наставления для высших начальников. Эта же идея определила собой и структуру всего германского военного аппарата, выдвинув на первый план разработку оперативных проблем и создав в лице германского штаба мощный и высоко авторитетный орган, руководивший всей работой по разработке военных планов и боевой подготовке войск. Воспитание и обучение всех войск шло в духе этой же наступательной тактики и в конечном результате подготовило такую совершенную по своей структуре и подготовке военную силу, которая после на полях гигантских сражений империалистической войны выявила в полной мере свои выдающиеся боевые качества.
Спрашивается: чему или кому была обязана Германия наличием в ее распоряжении такой превосходной по качеству вооруженной силы? Первый ответ на вопрос уже дан тем, что она воспитывала свою армию на основе единой военной доктрины, построенной в соответствии с выводами военного искусства. Но это только первый ответ. Мы должны спросить дальше: а почему германская армия получила такую доктрину, почему она вся, с верху до низу, пропиталась ею, в то время как, например, в России ничего подобного не было, хотя теоретически знание военного искусства, несомненно, имелось и там?
Ответом на это не может служить указание на исключительные военные дарования германских военных верхов, будто бы силой своего гения открывших тайны побед и составлением германской военной доктрины поставивших свою армию на небывалую высоту. Такое объяснение детски наивно, но его приходится отметить, ибо в статьях некоторых наших военных специалистов сплошь и рядом проглядывает стремление свести суть вопроса о создании военной доктрины к действиям и талантам отдельных выдающихся лиц (см., например, такое определение: "военная доктрина есть пророческий глас военного гения" и т. п. чепуха).
Основные черты германской доктрины отнюдь не являются случайным явлением; они целиком и в полной мере являются производными от общего строя германского быта в эпоху до-империалистической войны.
Милая моя Чулпаночка! Наконец поехал на фронт бить фашистов-мерзавцев. Ты, наверное, в кино бываешь и видишь, как наши бьют и гонят с нашей земли фашистов. Вот так я тоже буду воевать. Когда совсем их выгоним и победим, я приеду. Будем праздновать твой день рождения. Я собирался сделать тебе очень хороший подарок, приеду, - сделаю. Ну, пока, дорогая, до свидания! Я уже сажусь в вагон. Крепко целую. Я поехал на фронт под Ленинград. Папа.
17 января 1943 г. Михаил Баранов поднялся в воздух. В первом вылете отказал один из приборов. Тогда Баранов вылетел на другом самолёте. Во время выполнения фигуры высшего пилотажа самолёт вдруг накренился, перевернулся на спину и в таком положении упал на землю и взорвался.
Воспоминания ветерана Великой Отечественной войны, бывшей узницы фашистского концлагеря.
Харина (Иванникова) Ирина Михайловна
Часть 1
Я родилась на Волге, в Саратове. К сожалению, там мы прожили недолго и переехали в Москву. В Москве я окончила прекрасную школу, сначала она называлась Молотовой-Образцовой имени Ворошилова, потом стали называть 23-й. Она была построена в 30-м году по самым современным планам тех лет. Там был физкультурный зал, слесарные и столярные мастерские, тир, два актовых зала. Мы там жили просто роскошно. В школе я занималась спортивной гимнастикой, перед войной у меня был второй разряд.
У нас в школе были отличнейшие преподаватели – доценты, кандидаты наук из пединститута вели у нас физику, химию. Особенно сильно нам преподавали математику. Нас так по не гоняли, это было что-то страшное, но зато я в 1939 году, после окончания школы, смогла спокойно поступить в МАИ, я за 10 минут написала всю работу.
В МАИ я поступила только одна из класса, другие ребята пошли в другие ВУЗы. Большинство пошло в технические вузы, а те, у кого с математикой было не очень, пошли в иняз и в медицинский. Но, не смотря на то, что мы вот так поделились по ВУЗам, это не мешало нашему общению.
В МАИ я проучилась до начала войны. Я перешла на третий курс и тут началась война. Институт был эвакуирован в Алма-Ату, а я не поехала, потому что папа был на фронте и мама оставалась одна. Где-то в конце февраля 1942 года в возобновились занятия в институте в Москве. Они проходились довольно оригинально – преподаватели были одеты в ушанки, в перчатки с отрезанными пальчиками, чтобы держать мел, а мы сидели закутавшись. У нас еще были химические грелки, такие квадратные бумажные пакетики, наполненные каким-то химическим составом. Туда надо было долить несколько ложек воды, и весь этот пакет нагревался.
Потом мы с моей подружкой, Валей, решили пойти в зенитчицы. Но меня не взяли, потому что я была уже на 3 курсе. Мне сказали: «Доучивайся, на тебя столько денег истрачено». А Валя училась на 2 курсе и ее взяли. Так я осталась в институте.
Я была членом профкома института, и одной из первых узнала о том, что идет набор в разведывательную школу. Это была та школа, где обучалась Зоя Космедемьянская. Я обратилась в райком комсомола, и меня направили в эту школу. Это было в апреле 1942 года.
Обучение в школе было очень коротким. Как я потом поняла – нужно было выйти из положения, не умением, а числом. Подготовленные группы одна за другой сбрасывались на парашютах в тыл врага. Многие были плохо подготовлены, не оказалась исключением и наша группа.
В нашей группе было 4 человека. Старшим был Юра Бабаджан – секретарь комсомольского комитета, очень интересный, талантливый человек, прекрасный математик. Помню, у нас в школе как-то выдался свободный вечер, мы с ним шли по бульвару, вдоль Ленинградского шоссе. И он мне всю дорогу насвистывал «Травиату». Всю «Травиату», от начала и до конца. Я была потрясена.
Радистом у нас был Женя Блинов, он в нашу группу прибыл в последний момент, где-то в другом месте окончил курсы радистов. Еще в группу входило две девушки – моя подружка Виктория и я.
Никаких диверсионных заданий у нашей групп не было, мы были вести разведку. Докладывать о передвижении войск, о дислокации и прочее.
Но получилось у нас совсем плохо.
Когда мы прыгали, у нас спереди были привязаны большие мешки, там и питание для рации было, и еда какая-то, небольшая одежонка. И вот, во время прыжка я почувствовала, что моей левой ноге холодно. А что с ней я никак увидеть не могла. Потом оказалось, что у меня с ноги туфля свалилась, хорошо, что у меня в мешке было, во что я могла переобуться. Это было одно из первых моих впечатлений.
Потом во время приземления Женя сломал ногу. У него нога распухла, посинела. Я, по приказу командира, Юры Бабаджанова, пошла узнать куда же мы попали. Оказалось, что это была деревня Дедущева, до сих пор помню ее название. После того как я вернулась, мы связались с Центром и доложили где находимся.
А когда мы приземлялись, то немного в стороне от нас слышали стрельбу, толи нас заметили, толи просто стреляли. Из-за этой стрельбы мы не решались войти в деревню. Закопали парашюты, спрятали мешки, несколько дней продержались в лесу, выходили на связь. А потом при прочесывании леса, причем в прочесывании и русские полицейские участвовали, нас всех взяли. И начались наши скитания, наши мучения.
Сначала нас доставили в деревню Климовичи, большая такая была деревня. Там был один из интересных эпизодов, очень интересно, что сегодня самое страшное, что тогда было, вызывает улыбку. Так вот, мужчин отвели в другое место, а нас с Викторией поместили в пятистенку. Я была в коридоре, а она в какой-то комнатушке. Меня в этом коридоре привязали веревкой к стулу, и окружили русские полицейские, которые начали спрашивать, кто я, что я, и откуда. А у нас у всех были легенды, я всю войну под чужой фамилией была. В девичестве я Иванникова, а во время войны была Казаковой. И легенда у меня была, что я из Минска. А в Минске-то я никогда не была и никакого представление о Минске не имела. А эти полицаи меня спрашивают – на какой берегу я жила, где жила, где училась. Я плела, бог знает что, лишь они от меня отвязались. Они как-то успокоились, разошлись. Остался один полицейский, он меня развязал. Отвел в дальнюю комнату, где была русская печка, помог мне взобраться на эту печку. И говорит, спи. И я, не смотря на то, что мне уже пришлось пройти, спокойно уснула. Утром он меня разбудил и опять привязал к стулу, и уже со стулом меня немецкие солдаты повезли в Смоленск.
В Смоленске нас с Викторией поместили в Смоленскую тюрьму, а мальчиков сразу куда-то и с тех пор я про них ничего не знаю. Куда я только не обращалась, в какой Красный Крест, и какие зарубежные организации, никаких следов о них вообще нет. То ли они фамилии поменяли, то ли с ними сразу расправились. Что с ними стало, абсолютно не знаю.
Из тюрьмы нас возили на допрос в гестапо. Причем там были очень неприятные моменты. Однажды нас опознавали две русские девицы, как я позже узнала, они были из нашей разведшколы. К счастью, они были раньше заброшены, чем мы с Викторией, и просто нас не знали. А вот других девочек, Женю и Людмилу, которые учились в нашей школе, эти девицы опознали.
Что было в Смоленске из того, что мне запомнилось на всю жизнь. Допрашивали нас с пристрастием, и в какой-то момент повели меня на в маленькую такую комнатушку, а там немец с револьвером стоит: «Рассказывай на какое задание шла». У нас были какие-то липовые документы, кто-то шел в Вязьму, кто из Вязьмы. Немцы им не верили, но мы придерживались этих документов. Я сказала, что родом из Минска, иду за своими родителями, плела все, что могла. А он с наганчиком стоит. Я думаю: «Господи, будет он стрелять, или не будет?» Оглядываюсь на стенку, а в ней следы от пуль. Думаю: «Сейчас шарахнет, на этом все кончится». Старалась с ним спокойно разговаривать. Он грозил, но стрелять не стал. Видно не того полета мы были птицы, чтобы с нами сразу расправляться.
Через некоторое время нас посадили в эшелон, в котором было очень много белорусов и привезли нас город, где Мюнхаузен родился. Там нас определили работать на завод.
Вот сейчас Германии выплачивает компенсацию тем, кто был угнан в германию. Причем платят по категориям: 1-я категория – гетто и концлагеря, 2-я– те, кто работали на предприятиях, 3-я – те, кто работали в сельском хозяйстве, 4-я – дети, которым было до 12 лет. И вот что я хочу сказать –те условия, в которых жили работающие на предприятиях, а я там все лето 1942 года пробыла, так эти условия несравнимы с тем, что было в концлагере. Небо и земля. На предприятиях было тяжело. Мы работали по 12 часов, причем на работу нас гоняли далеко, но нас кормили, поили. У нас были чистые бараки. Можно было жить. Мы никуда свободно не ходили, но девчонки умудрялись перелезать через забор, воровали яблоки.
Через какое-то время мы устроили на заводе забастовку, потому что нас кормили супом, в котором плавали черви от капусты. Мы всем цехом отказались есть. Весь цех, девчонки, все сидели и ревели во весь голос целый день. Нам инкриминировали, что мы устроили саботаж. А потом, через какое-то время, в нашем лагере появилась Мария, которая опознавала нас в Смоленске. Она пальцем показывает: «Вот эти четверо, - я, Виктория, Жжения и Людмила, – они не те, за кого себя выдают». Нас арестовали за саботаж.
После ареста нас поместили в тюрьму в городе Эрфурт. Условия там были обычные, тюрьма и тюрьма. Нас возили на допросы, иногда побивали. Ничего такого страшного не было.
Мы прекрасно там освоились. У нас камера узкая была и в ней стоял такой покатый топчан, на котором было невозможно лежать, мы все время с него соскальзывали. Так что мы расположились на полу, ногами под топчан. Поворачивались по команде, иначе было нельзя, тесно. А на этом топчане мы создали для себя культурное развлечение. Я вот сейчас смеюсь, когда вспоминаю, а тогда это было совсем не смешно.
Мы в той тюрьме 4 месяца сидели, Людмилу взяли помогать убирать помещения этой тюрьмы. Она убирала на этажах и в канцелярии. В канцелярии она брала использованную белую бумагу и, спрятав под кофту, приносила ее в камеру. И вот из этой бумаги мы сделали две колоды карт по 52 карты. Так как рисовать не умели, то написали «К» – это король, «В» – валет, «Д» – дама. В углах поставили масть. На пятерках, шестерках тоже написали – 5, 6 и стали раскладывать пасьянсы. Женя у нас очень много знала пасьянсов. И я до сих пор помню три пасьянса из тех, которые мы раскладывали в 42-м…
Потом сделали мы шахматы, шашки, рич-рач, такая была небольшая картонка, на ней графы, куда там бежать, кубики, которые бросали. И все это надо было спрятать, чтобы это не валялось, так что на ночь мы прятали это в карманы моего пальто, которое в камере висело.
Потом наступил такой момент, когда нам надо было срочно оказать помощь Жене. На ней шелковая юбка была, которая начала сечься. Мы сперва не знали что делать, а потом стащили потихоньку иголки с нитками и целыми днями штопали эту юбку. Там уже основы не было, одни нитки. А нам на ночь сбрасывали одеяла и мы решили разрезать одно одеяло и из одной половины сшить Жене юбку. Разрезали, сшили юбку, с запахом, с застежкой, примитивная. А вторую половину одеяла девать было некуда. А немцы все тщательно подчитывают – бросают в камеру определенное количество одеял и такое количество берут обратно. Раз – не хватает одного одеяла. Они всю тюрьму обыскали. Но не нашли, мы оставшуюся половину в рукав моего пальто спрятали, и ни один немец не догадался это пальто пощупать. Так в этой юбке Женя у нас из этой тюрьмы выехала. Когда нас выводили, мы старались ее прикрыть, чтобы немцы не догадались, что она в этом одеяле.
Их Эрфута нас направили в лагерь Брауншвейг. Это был карательный лагерь, туда за какие-то грехи помещали заключенных из других лагерей. П-образный барак такой, нас четверых поместили в одиночные карцеры. В столовую нас водили вооруженные эсэсовки. Мы шествовали по диагонали через весь большой двор, а из окон смотрели на нас заключенные, что нам тоже помогло. Там такая Надя Хотенко из Харькова сидела, и она каждый день видела как мы маршируем туда и обратно, в деревянных башмаках. Она раньше нас попала в Освенцим, буквально на несколько дней или недель, и когда мы приехали в Освенцим, она нас узнала.
В Брауншвейге мы пробыли до апреля 1943-го года. В какой-то вечер выгнали из бараков, построили. Приехало какой-то большое немецкое начальство. А я по-немецки, к счастью, понимала довольно много, в школе научилась. Немц стали говорить, и я поняла, что нас отвезут в какой-то лагерь. Может быть, они его и называли. Самое неприятное то, что они сказали, что нам номера выжгут на лбу. И то, что из этого лагеря никто никогда не возвращается. С этим они уехали, а мы остались в ожидании.
В апреле 1943-го года нас, под конвоем, привезли в Освенцим. Везли нас в вагонах, где были сделаны клетки на несколько человек.
Самые первые впечатления – они самые запоминающиеся. Наш эшелон стоял на одних путях, а рядом стоял другой эшелон. С того эшелона разгружали людей и сажали в грузовики, а мы пошли пешком. Вели нас несколько километров, километра 3. Вдалеке был участок, освещенный довольно ярко, вокруг лагеря были прожектора. Самое непонятное было то, что на территории лагеря стояли трубы, и из этих труб вырывалось пламя на несколько метров вверх вырывалось пламя. Мы с удивлением подумали, куда же нас везут. Что здесь производят? Что это за фабрика такая? Еще мы позавидовали тем, которые нас обгоняли на машинах. Они на машинах едут, а мы пешком, по колено в грязи.
Пригнали нас туда, завели нас в барак, выкололи номера. У меня был номер – 39952, у Виктории был 53, у Жени был 54, у Людмилы – 55. Потом нас постригли нас наголо, переодели в полосатую одежду и разместили в бараке. Там было еще довольно пусто, так что мы смогли занять хорошие места.
Жили мы довольно близко от крематория. Весь чад, смрад, вся гарь летала к нам в барак. В таком воздухе мы и жили, если это можно так назвать. Сейчас в Освенциме в отдельных бараках размещены экспозиции о узниках тех, государств, которые там сидели. Есть там и наш барак…
Потом в наш барак пригнали греческих евреек, их там было около тысячи, наверное. И там уже не жизнь была, а черте что. Народу полно, антисанитария. Гречанки прямо стоя, падали и умирали. Они не выдерживали ни еды, ни климата, умирали одна за другой. У меня начался тиф. Меня девочки на руках буквально волоком таскали туда и обратно. Температура, наверное, за 40 была. Потом уже сил и возможности не стало и меня отдили в ревир, местный госпиталь. В нем никогда не лечили, но там можно было лежать, тебя на работу не гоняли. Вот я несколько дней там лежала без сознания, а девчонки никак не могли ко мне пробиться. Потом уже, через немецких и чешских коммунисток, они меня нашли.
Причем, у нас же еще случай был. Мы еще были в общем бараке, и тут входят две женщины и кричат на весь барак: «Ирина, Женя, Виктория, Людмила». Мы думаем: «Кто может в этом аду знать наши имена?» Оказывается, та Надя, из Брауншвейга, которая приехала раньше нас, она, через сербских коммунисток, нашла нас по записям. И вот эти женщины, это чешки были, пришли к нам и сделали нам подарок, который я никогда не забуду… Дороже этого подарка у меня в жизни ничего не было… Они подошли к нам, а в ладошках у них были сухарики и маленькие луковички, которые они протянули нам. А мы были наверху на втором этаже. Протянули нам этот подарок. Это было мое первое знакомство с чешками.
Когда меня отволокли в эту так называемую больницу, чешки ко мне заходили. Мы с ними отмечали 1 мая 1943 года. Пели наши, советские, песни, каждый на своем языке. Была там такая чешская коммунистка Герда Шнайдер. Еще несколько человек было – Мари Клод Курюрье, основатель французской компартии, член ЦК компартии. Еще одна очень известная узница, она тоже присутствовали на этом концерте. Тогда там «Интернационал» пели, «Катюшу», «Москву, майскую». Те песни, которые были известны за границей. Каждый пел на своем языке.
Вообще интерес к нашей стране в лагере был огромный. У нас спрашивали обо всем, что только можно. У меня приятельница была Клодивова Власта, тык мы с ней иногда перед отбоем ходили вдоль дороги там и разговаривали о колхозах. Она очень сильно интересовалась колхозным строем. После войны она преподавала в Пражском университете и диссертацию написала о нашем колхозном строе. Так вот у нее с наших разговоров все это пошло.
И в мужском и в женском лагере существовали прекрасные оркестры, там, среди заключенных были очень хорошие музыканты. В женском лагере дирижировала Альма Роза, она создала оркестр. И вот под звуки маршей возвращались команды с работы, вот как раз в первый день мы видели как возвращались команды. В каждой команде несли убитых, растерзанных собаками. Ноги на плечах у одного, руки у другого и трупы раскачивались в такт музыки.
А потом было так много трупов, что мы уже внимание на них не обращали. Только самый страшный труп я видела – это Альма Розе. Чем она стала неугодна я не знаю. Говорят, что ее отравили и потом она лежала возле нашего барака-больницы. После того как я переболела нас в больницу направили работать, и вот ее тело лежало около нашего 17 барака, накрытое рогожкой. Мы откинули рогожку и это я никогда не забуду… Она сшита была канатом… Что они сделали с ней я не знаю…
И так с трупами два года. Бывало просыпаешься – а рядом с тобой труп, подружка твоя. И так каждый день…
Были в лагере три самые ужасные страницы. Первая страница – это евреи, которых уничтожали просто бараками. Их вывозили целыми бараками, в это время объявляли «Лагерь шпере», лагерь был закрыт, мы не могли выйти из бараков, а их вели в крематорий. И они, зная, что идут в крематорий, пели «Марсельезу». Это первая страница.
Вторая страница – советская военнопленные. Над ними издевались как только могли. Их не кормили, не поили, издевались как только могли. Их привезли в 1941 году 20 000, а последняя запись в 1945 году – 96 человек.
И третья страница – дети. Дети, которых привозили, во-первых, после Варшавского восстания и очень много детей везли из Белоруссии. Из Белоруссии везли целыми деревнями, там были беременные, тогда я впервые увидела как женщина рожает.
Там был специальный детский барак, в котором было несколько советских пленных врачей. Одна хирург – доктор Люба, которую знал весь лагерь. Она делала такие операции… Делала внутриполостные операции, удаляла какие-то опухоли, даже после войны к нам шли письма из-за граница «СССР. Доктору Любе», пока мы не узнали, что она в Никополе живет и письма стали туда направлять.
Потом была еще детский врач – Ольга Никитична Клименко. Она добилась того, что создали специальный детский барак. Он был оборудован как все, но там санитарками были наши девчонки они помогали как-то поддерживать этих детей.
Доктор Ольга тоже была феноменом. Мы после войны провели несколько встреч бывших освенцимцев и вот в Минске на сцену вышла молодая девушка и рассказала, что, сама она не помнит, она грудная была, но ей рассказывали, что ее спасла доктор Ольга. Там возле каждого барака кучи трупов были и вот доктор Ольга как-то увидела, что детская ручка дергается. Вытащила ее, нашла где-то горячей воды, выходила ее. И вот она вышла на сцену, а доктор Ольга в это время в зале сидела. Представляете что там тогда было?
И третий доктор – терапевт. Типичнейший доктор. Она тебя выслушает, обслушает, обстучит. У нее как прием был.
А четвертый врач был рентгенолог. Но рентгена там, конечно, не было и она работала терапевтом. Это вот четыре таких докторов, которые всему лагерю известны были.
В лагере регулярно проводили «селекции». Поднимали все бараки, больных, здоровых, приходил доктор Менгеле. Всех заставляли пройти вокруг печки, которая была в бараке и стоял Менгеле с ассистентами и кого направо, кого налево. Человек пошатнулся, покачнулся, согнулся – его в крематорий.
Был там в лагере 25 барак, в котором содержались люди, которых должны были буквально в течении двух дней отправить в крематорий. Подходить к этому бараку было запрещено – подходы простреливались. Там содержались люди без еды, без питья.
Нас спасло то, что нас было четверо. Мы друг друга поддерживали. Даже когда меня отдали в больницу, девчонки меня искали. В больницу входить не разрешалось, но они смогли каких-то нашли женщин, которые смогли мне передать хлеба, воды, потому что я лежала на голых нарах, никому была не интересна. Я доходила. У меня кончился брюшной тиф, начался брюшной и меня перевели в другой барак, так называемой Медведовой. Был такой президент Чешской академии наук и вот в бараке была ее дочь. Она меня обихаживала. После тифа я совершенно оглохла, осложнение такое. И в какой-то момент меня перевели в туберкулезный барак, чтобы спасти от «селекции». И там у меня прорезался слух. Тысяча человек, умирающих от чахотки…
И в какой-то момент ко мне пришла моя Женька, села ко мне в ноги и сказала: «Ирина, скажи мне как по-немецки будет пятая черта диалектического материализма?» Я говорю: «Жень, ты что?» «А я сейчас иду на встречу с Клодивовой, с другими, – они там на политические темы разговаривали, – и я им должна сказать как по-немецки это звучит». Я ей что-то перевела и она побежала на встречу.
Вот вам взаимная помощь. Мы четверо друг другу во всем помогали. Первая я заболела, потом Женя, потом Виктория, потом Людмила. Все переболели…
А Женька тоже интересно интересно болела. Говорит: «Подойди ко мне. У меня электричество из правой ноги в левую бьет. Возьми мокрую тряпку, заверни мне одну ногу. У меня один полюс положительный, другой отрицательный. Спаси меня». Я нашла эту мокрую тряпку, завернула ногу.
Виктория, когда уже после тифа лежала, она на нарах лежала и все в Африку ездила. Уже и температуры не было, а она все про Африку рассказывала.
Чем мы еще спасались – польки молитвы пели с утра до вечера, а мы пели романсы. Иногда на печке, в присутствии тысячи человек, мы давали концерт… А я исполняла арии из оперы «Меж горами ветер воет, и в ушах звенит, а у парня сердце ноет…» У меня голос сильный был…
Потом мы нашли какую-то тетрадь и каждый, кто приезжал, новое поступление, в эту тетрадь писали свою любимую песню. У нас образовалась тетрадочка, вся мелко-мелко исписанная текстами песен. В основном это были романсы. И «Выхожу один я на дорогу», «Не искушай меня без нужды», ну, все что мы знали, а мы очень подкованные были. Во время одного из отвшений, когда всех нас выгнали, мы спрятали эту тетрадь в камне, думали кто в эти камни влезет? А когда пришли – не нашли эту тетрадь. Мы так рыдали, как будто кусочек нашей души ушел. Но больше мы писать не решились, у нас уже сил не было.
Потом началась массовая эвакуация лагеря, наши войска уже приближались. И немцы, построив нас по пятеркам, показывали ты, ты, ты, записывали номер и на транспорт, потом в эшелон и в Германию. В лагерь или на работы.
А мы, для того, чтобы нас не взяли, мы договорились, что мы будем там до конца во что бы то ни стало. Мы мазали себе лицо грязью, чтобы нас не взяли.
По мере приближении наших частей в лагере ничего не менялось, но однажды нас перевели из Биркенау в Освенцим, там выделили бараки для женщин. И вот 18 января 1945 года всех тех, кто там был, а там были только переболевшие, и малярия была, и тиф, и пузырчатка, вы про нее, наверное не знаете. Тогда все тело начинается волдырями покрываться, а потом мясо отваливаться и один скелет остается. Ну вот всех, кто остался начали выводить, а мы все хотели убежать, пускай даже во время эвакуации.
Там в лагере был такой склад, в котором гражданская одежда лежит. И вот мы ворвались в этот подвал, начали шуровать, а в это время началась автоматная стрельба. Мы лампочку разбили и продолжили в темноте шуровать. Я летнее пальто нашла, но на ней была красная полоса масляной краской сделанная, чтобы пальто нельзя было использовать на свободе, Женя достала какой-то теплый пиджак, Инна, еще одна девочка из нашей разведшколы, с которой мы познакомились позже, три каких-то кофты взяла. Вот в таком «обмундировании» нас и погнали. Вели нас пешком, это была «Дорога смерти», поляки до сих пор ее так называют. Там на всех вековых деревьях вырезаны флажки. Прошли мы первый день, решили бежать. Но в первую ночь нам не досталось места в сарае, мы переночевали на снегу. По дороге немцы всех расстреливали. Только пошатнулся – и немцы стреляли. Мы шли по розовому снегу.
На вторую ночь мы пришли на фольварк. Там в одном бараке перетертая солома была, и мы втроем, я, Женя и Инна, две другие девочки попали в другой барак, решили спрятаться под эту солому. Немцы начали выгонять из бараков, а девчонки из другого барака пришли и звали нас: «Ирина, Женя!» А мы лежим и боимся – не дай боже нас искать будут. Но никто нас не искал, а девчонки поняли, что мы либо уже сбежали, либо спрятались и перестали нас звать.
Потом в барак вошли эсэсовцы и начали стрелять по тем, кто лежал, а после этого загнали собак. Мы испугались. Женька спрашивает: «Что делать?» Я говорю: «Молись Богородице». И только много лет спустя я узнала, что собаки не берут ни в сене, ни в соломе. Это нас спасло. Потом мы услышали построение, немцы всех строят и колонна отходит. Мы пробыли там еще день и 21 числа мы втроем вышли из этого сарая. Была звездная, морозная ночь. Звезды, тишина, снег скрипит под ногами. Никого в деревне нет и мы идем свободные. Я такого чувства, что свободен – можешь куда угодно идти, никогда больше не испытывала. А холодно, мы одеты плохо, ищем дом поплоше, чтобы переждать. Зашли в один дом, сказали хозяйке, что мы с бауэром шли, вот отстали. Хозяйка нас накормила, причем Инна, рукав подняла и хозяйка увидела номер, но ничего не сказала, а отправила на сеновал. Мы там спали, а потом хозяйка нас пригласила и сказала, что она нас больше прятать не может, у нее дети, чтобы мы шли на восток, там жид ее кузен, он вам поможет. Мы пришли к нему, он нам действительно краюху хлеба подкинул, и мы пошли дальше. Пришли в деревню Бурынь, последнее наше пристанище, пришли туда, а там какой-то толи праздник был, толи просто воскресенье и нас пригласили к столу, а за столом была куриная лапша. Нам почувствовать этот запах – это почти упасть в обморок. И я до сих пор иногда прошу сделать эту лапшу, только не покупную, это для меня самый большой праздник. Покормили нас, и сказали, что вот у нас хата пустая, там беженцы останавливаются, идите туда. Мы туда пошли, а там черт какой-то говорит: «Надо зарегистрироваться у солтыса». А Инна, она польская еврейка была, но за еврейку ее никто не принимал, она по-польски хорошо говорила. И мы говорим: «Инна, сходи к солтысу, скажи, что мы бежим на восток, объясни». Она сходила, а когда вернулась, сказала, что всем надо туда. А мы с Женей – ну какие мы полячки? Но делать нечего.
Пришли на регистрацию, солтыс анкеты заполняет. Анкета большая. Фамилия девичья матери, год рождения отца, год рождения матери, кто служил, где служил, бог знает, какая анкета. А мы с Женькой за сестер себя выдаем, мы похожи были. Я говорю: «Давай, Женька, я буду рассказывать, а ты слушай, что я буду говорить, потом будешь за мной повторять». Я им сказала город рождения мамы, папы. Фамилию мы придумали – Грабовская. Я рассказываю, отвечаю на вопросы, а сама с ужасом думаю, а как же Женя? Потом наступила очередь Жени. Я говорю: «Она сестра, у нее тоже самое, только год рождения другой, у меня 21-й, у нее – 23-й. Остальное все одинаковое, она больная, не трогайте ее», – она действительно тогда простыла. Записали по моей анкете, нарисовали ей анкету. Что значит везет иногда.
Нас поместили в три хозяйства – Женьку поместили к хозяину, у которого было штук 15 коров, у меня, слава Богу шахтерская семья, у них были одна корова, а Инну поместили к довольно богатеньким. Хозяйка мне говорит: «Иди корову доить», – а я не знаю, с какой стороны к этой корове подойти. Но сами-то мы себя выдаем как крестьян из Восточной Польши, потому что говорим плохо, а там говор смешанный. Но научилась корову доить. Женька у себя доила всех коров и занималась хозяйством. Виделись мы довольно редко. Пробыли мы там с января по апрель. Они нас так русскими и не признали.
В моей семье был грудной ребенок, так я помогала хозяйка по хозяйству и с ребетенком. Относились к нам очень хорошо. Дали мне одежку, длинную юбку, кофту темно-синюю с длинными рукавами, и я рукав накрепко зашила, не дай бог, номер увидят.
Как-то в семье зарезали хряка и первый кусок хозяину, второй кусок – мне, как работнице, а потом уже себе. Потом к ним пришла сестра с детьми, там тоже началась кутерьма и один здоровый хряк убежал. И я за этим хряком по всей деревне гонялась. Бегом. Все-таки загнала эту свинью домой.
Потом в какой-то день прибегает моя Женя. Кричит: «Ирина, наши пришли!» Она с нашими солдатами врывается к хозяевам, хозяева сделали такие глаза, ничего не могут понять. Мы подхватились, почти ничего не объясняли, попрощались и ушли.
Привели нас в какую-то часть. Потом мы прошли СМЕРШ батальона, СМЕРШ полка, СМЕРШ дивизии, СМЕРШ корпуса, СМЕРШ 4-го Украинского фронта, везде нас допрашивали до сентября 1945 года. Причем половину, даже больше половины этого времени, мы провели в Освенциме. Там был создан большой проверочный лагерь. Мужчины были на части мужского лагеря, а нас, женщин, человек 60 всего было, бывшие военнопленные: врачи, медсестры, телеграфистки, мы, разведчики, нас поместили в бывшие эсэсовские бараки, при входе в этот лагерь. Относились к нам хорошо, поили, кормили, но не переодели, хотя там эти склады были. Единственное, что перед тем как попасть в проверочный лагерь, после освобождения там есть один дом, там жили немцы, они сбежали, а все там осталось. Нам говорят: «Идите, возьмите все, что вам надо для того, чтобы одеться». Что мы взяли? По платью, нижнему белью, чулочки, всякую ерунду. Но самое дорогое, мы взяли – простыни, которых мы не видели столько лет. Мы эти простыни и лелеяли и стирали их и щеткой их чистили, спали на чистых простынях – это было блаженство. Дошли мы до СМЕРША 4-го Украинского фронта, потом нас определили в этот проверочный лагерь, где мы пробыли до сентябре. В сентябре нам сказали: «Мы вам отпускаем домой. Вот вам бумажки».