Уважаемые товарищи!
Благодарю за ваше внимание к моему докладу. К счастью, у нас периодически случаются довольно содержательные и полезные партийные семинары, на которых можно разобраться с такими вопросами и даже их обсудить. Поскольку времени выделено немного, а философия современной буржуазии – тема достаточно большая, то хотелось бы рассмотреть такой вопрос. Этот вопрос звучит следующим образом. Как буржуазная философия связана с современным «экономизмом», и чем может помочь нам обсуждаемая на семинаре работа В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»? Итак, приступим.
* * *
Для начала следует уточнить, насколько актуальна проблема. Проблема действительно актуальна и вот почему. На смену старому производству, которое было унаследовано со времен СССР, выступило капиталистическое производство с новым по своему характеру классом наемных работников, и с новым классом предпринимателей. Многие из предпринимателей и не скрывают, что нынешний кризис капитализма пришелся как нельзя кстати, чтобы похоронить старые предприятия и старые трудовые коллективы, старый управленческий аппарат предприятий, и заменить наследие «коммунистического мезозоя» (по выражению А.Чубайса) новеньким «эффективным предпринимательством». Несомненно, что по завершении кризиса компартии придется иметь дело с этим новым капитализмом. Перспективы такого капитализма можно было наблюдать на предыдущем этапе, когда в России стали появляться новые производства (вроде «Форд Моторс» или «Ситроникс»), соответственно на предприятиях вводились и обкатывались новые для России бизнес-модели. Следовательно, это не могло не повлиять на характер класса наемных работников, в том числе и на его мировоззрение и способы проявления самого себя на исторической сцене.
Новый рабочий современной капиталистической России оказался не так прост, каким его привыкли видеть коммунисты. Это видно на примере попыток коммунистов и левых попутчиков подстроиться в забастовочную борьбу этих новых рабочих коллективов. Однако «левого разворота» не получилось, хотя обличительной литературы, семинаров с профсоюзными активистами, совместных публичных акций проводилось немало. Так в чем же дело? А дело оказалось в повторении старого пути, который коммунисты проходили добрую сотню лет назад, но, к сожалению, предпочли решить вопрос не диалектически в новых исторических условиях, а по пути старого оппортунизма. Этот путь можно выразить словами: «Ожидать трансформации общества в прогрессивном направлении можно, только если рабочий класс подымится и развернет борьбу за свои интересы, сначала экономические, а затем и политические»1. Эти внешне безобидные слова звучали и звучат неоднократно, но за ними стоит предложение рабочему классу побороться сначала экономически, а затем только переходить к политической борьбе. При этом авторы подобных программ, выпускаемых в небезызвестном Фонде Рабочей Академии, предпочитают не указывать ни необходимых и достаточных признаков готовности рабочих к политической борьбе, ни ориентировочных сроков, насколько их «низшая страта» может продолжиться. То есть перед коммунистами и рабочими вновь появился старый знакомый – «экономизм».
Данное течение отличается от старого «экономизма», с которым боролся В.И. Ленин, поскольку развивался он в условиях исторически отличных от условий царской России. В те годы он был в основном достоянием интеллигенции, примкнувшей к рабочему движению, но не верившей в силу этого движения и выражавшей своей неверие, свой реформизм и свою политическую программу под флагом борьбы за права рабочих с позиций буржуазного демократизма.
Нынешний «экономизм», казалось бы, на первый взгляд, не имеет ничего общего. Приверженцы данного направления стремятся выступить как можно левее и часто декларируют свое отрицательное отношение не только к «парламентскому кретинизму» КПРФ и других реформистских партий – отдельные ультра-левые секты призывают к полнейшему упразднению государства немедленно и с передачей всей власти исключительно трудовым коллективам. И поскольку подобные программы приходятся по сердцу малообразованным людям (особенно из учащейся молодежи, несомненно, потенциального резерва компартии), необходимо разбираться с этой проблемой, так как беспринципность в отношении «экономизма» серьезно тормозит политическое просвещение наемных работников.
Общее между старым «экономизмом» ленинских времен и нынешним безусловно имеется. Их общая платформа – не столько социальная принадлежность сторонников данной теории (хотя эта принадлежность играет большую роль, так как большинство «экономистов» – студенчество, служащие и т.д.), сколько мировоззренческое одобрение и поклонение тем или иным положениям направлений современной буржуазной философии.
Как известно, сущность политики составляет взаимоотношение и борьба различных классов и социальных систем, деятельность государства, социальных институтов, прежде всего – партий. Со своей стороны философия предлагает определенную систему социальных идеалов и ценностей, ориентирует людей на ту или иную общественную деятельность, способствует (или, напротив, препятствует) осознанию человеком своих возможностей и своей ответственности. Буржуазные политики и оппортунисты стараются скрывать свои корыстные узко-классовые интересы, предпочитая излагать их особым способом, например, спекулируя на общечеловеческих ценностях. Язык для такого изложения им предоставляет буржуазная философия. Хотя далеко не всегда даются прямые политические оценки, социально-классовая позиция проявляется в способе интерпретации тех или иных явлений культуры, в отношении к типичным умонастроениям эпохи, в выраженном или подразумеваемом отношении к действующим порядкам.
В этом отношении представители «экономизма» ничем не отличаются от своих буржуазных коллег. В политическом лексиконе наравне с марксистско-ленинской фразеологией соседствуют «права человека», «свобода личности», «демократизация общества» и прочие словесные бирюльки (бирюльки потому, что эти ходячие выражения имеют расплывчатое неконкретное содержание, которое можно понимать как угодно, в зависимости от ситуации). Отсутствие каких-либо принципов, отказ от глубокой проработки и последовательного, четкого изложения своей политической программы, в том числе и по вопросам классовой борьбы, отказ от работы на как можно дальнюю перспективу составляют общее нынешних «экономистов» со старыми, равно как и с буржуазными политиками. Общая цель их такова – совлечь рабочее движение с пути политической борьбы или затормозить политическую борьбу рабочих на как можно больший срок. И если в политической практике по причине огромнейшего обилия фактов, которые предлагает каждый день круговерть политической жизни, далеко не каждый человек способен увидеть полную картину истинного содержания того или иного политического течения (и даже класса), то в вопросах философии можно понять подлинный смысл «экономизма» гораздо отчетливее. Справедливое ленинское утверждение о том, что без революционной теории не может быть и революционного движения, можно созвучно с таким положением: если философия труслива, половинчата, реакционна, то соответствующим образом в практике будет действовать политическое движение.
Что предлагает современная буржуазная философия? История капитализма богата примерами различных направлений и оттенков этой философии. Одни буржуазные философы, подобно А. Мерсье (Швейцария), утверждают, что «философия не является наукой; наука не является ни философией вообще, ни какой-либо определенной философией». Другие выступают «за научность философии», против всякого рода «метафизических» проблем, сводя философию либо к анализу языка науки, либо к суммированию данных конкретных наук.
Но при всем различии точек зрения буржуазных философов, они единодушны в одном: философия не способна давать научное решение глубоких мировоззренческих проблем, хотя способна служить надежным теоретическим оружием революционной активности. Они не только выдвигают ненаучные концепции, но утверждают, что иных в философии и быть не может. Таков отчетливый идеологический смысл буржуазных интерпретаций, заостренных против философии диалектического материализма. Иначе говоря, буржуазные философы предполагают философию для решения задач революционной активности, но не более того. Заметим, что примерно также выражают свои мысли многие христианские попы, если перефразировать: «задачи революционной активности» – это дела мирские, а глубокие мировоззренческие проблемы можно решить, лишь обратившись к богу. Поэтому не нужно удивляться, когда оппортунистические писатели в практике научный подход подменяют моралью, а то и примитивизмом в духе «хорошо-плохо».
Напротив, марксисты подчеркивают, что понятия «научность», «обоснованность» применительно к философскому знанию нельзя ограничивать представлением лишь о так называемых «точных», специально-научных методах исследования, а критерий «рациональности» выносить за рамки этого знания. Научная философия входит в систему единого теоретического знания, представляя один из его компонентов, типов, полюсов. Лишь такая позиция позволяет оценивать те или иные философские течения, выясняя, насколько глубоки и содержательны предлагаемые ими решения, насколько их проблематика соответствует тем объективным потребностям, которые выдвигаются в ходе социального и научного развития. Выявлению социальной природы различных распространенных на Западе философских концепций способствует разработанный в марксизме подход к идеологическим явлениям, сердцевину которого составляет принцип партийности.
Принцип партийности не есть некий «придаток» научного подхода. Он направлен на выявление существенных особенностей, присущих философским концепциям, и поэтому является непременным условием подлинно научного исследования. Он требует максимально учитывать специфику исследуемого предмета, избегать всякого рода упрощений, подмены глубокого анализа чисто обличительным пафосом. Такой пафос характерен был и для периода столетней давности, когда шло насыщение рабочего класса обличительными листками, прокламациями и местными социалистическими газетами. Такой пафос – распространенное явление в т.н. оппозиционной печати, когда вместо серьезного научно-теоретического подхода к любой из проблем, в том числе и по рабочему движению, в массы происходят попытки привнести именно обличительный пафос того или иного капиталистического безобразия с предложением сделать «что-нибудь», потому что «надо что-то делать». Но… не более.
Обосновывая метод партийности, классики марксизма-ленинизма вели борьбу одновременно на два фронта: против буржуазного объективизма, смазывающего социальную природу философских концепций, и против упрощенчества, вульгарного социологизма, неспособного выявить специфику философского знания2.
Но здесь следует отметить один важный момент: философские и политические воззрения чаще всего действительно не поддаются непосредственному сопоставлению. Дело в том, что идеологические взгляды мыслителя не следует непосредственно связывать ни с его положением в обществе, ни с его субъективными намерениями. К. Маркс писал:
«…не следует думать, что все представители демократии — лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют» 3.
Поэтому, было бы вульгарностью объявить какое-то одно из направлений буржуазной мысли, например, неопозитивизм, прагматизм или экзистенциализм, философским знаменем определенного политического течения. Часто философы одного направления значительно различаются по своим политическим позициям. Достаточно указать, например, на экзистенциалистов Ж.-П. Сартра и М. Хайдеггера. Нередко бывает и так, что политические взгляды философа претерпевают заметные изменения, тогда как его философские воззрения в основе своей остаются прежними (К. Ясперс, Б. Рассел). Это дает повод буржуазным писателям спекулировать, будто бы философия стоит «выше» социальной злободневности, зачарована поисками «нетленной» истины, не омраченной исторически изменчивыми ситуациями. И наоборот, это дает повод как буржуазным политикам, так и пособникам из оппортунистических течений прятать свое истинное мировоззренческое содержание, объединяться против рабочего движения и против марксизма на любой из приемлемых платформ. Пример такого плюрализма и беспринципности дает «экономизм».
Но как связаны оттенки буржуазной мысли и «экономизм» в философском плане? Современный «экономизм», как одно из направлений оппортунизма, получил и получает богатую подпитку от буржуазной философии. «Экономизм» подпитывают несколько направлений буржуазной мысли – позитивизм и прагматизм. Поскольку Россия не стоит особняком от влияния буржуазного влияния, эти два направления буржуазной философии получили широкое распространение. Хотя для кого-то это может показаться на первый взгляд и неочевидным.
Позитивизм принадлежит к одной из основных ветвей буржуазной философии – сциентизму. А сциентизм, как обобщенное направление буржуазной философии, представлен позитивизмом, неопозитивизмом и более современной «аналитической философией». Характерная черта сциентизма и позитивизма в частности - отказ от традиционного понимания предмета философии, попытки построить ее по типу точной науки, исключив из ее сферы мировоззренческие, идеологические проблемы.
Так, родоначальник позитивизма О. Конт стремился свести философию к сумме данных конкретных «позитивных» наук и, предложив «синтетическую картину мира», решительно отвергнуть прошлую метафизику. Такие же воззрения в комплексе можно выделить у Р. Карнапа и других буржуазных философов. Современные неопозитивисты, уловив запросы современной науки, пошли по пути ревизии традиционной философской проблематики, в частности ее мировоззренческих компонентов. К этому их привела особая организация и роль научного знания в условиях развития государственно-монополистического капитализма. От науки требуется, чтобы ее результаты выступали в форме технологических рецептов, производственных инструкций, практических рекомендаций. Важна не сущность, не решение широких мировоззренческих проблем, а утилитарные эффективные модели, упорядочивающие «факты» для практического использования. Отсюда в среде ученых формируется представление о том, что ценность науки равносильна ее практической полезности, а теория, как таковая, может быть сведена к строго ограниченному кругу формул, поддающихся непосредственной проверке и подтверждению на практике.
Если для буржуазного ученого такая наука выглядит как залог «нормального» функционирования буржуазного социального строя и его стабильности, то представителями современного оппортунизма она трактуется как сборник рецептов для достижения «насущных» целей: например, для морального оправдания реформизма или для обоснования «теоретической верности» левацкой мелкобуржуазной революционности. То есть, в последнем случае можно видеть извращенное понимание соотношения теории и практики марксизма, когда теоретические положения упрощаются, а практика необоснованно выпячивается на передний план и сводится, в конечном счете, тоже вульгарностям вроде «рабочей демократии» или «рабочий класс всегда состоит из одних рабочих». В этом отношении теории и практики позитивизм и прагматизм сходятся! И очень часто разного рода оппортунисты, прикрываясь марксистко-ленинской фразеологией, объединяются в беспринципные платформы под флагом ограничения теории и незаслуженного раздувания «приоритета» практики, которую опять же понимают в извращенном виде.
Кроме того, на позитивистском направлении в среде буржуазной интеллигенции формируются теории «индустриального», «постиндустриального», «технотронного» и тому подобных обществ, в которых развитие науки и техники рассматривается как залог общественного прогресса. Такого рода концепции являются идеологическим выражением интересов так называемых «капитанов» промышленности, осуществляющих управление наукой и подчиняющих ее развитие буржуазным целям. И, в конечном счете, «очищение» науки от ценностей обратилось идеологической инфантильностью «научной философии», которая игнорирует кардинальные философские проблемы, постоянно выдвигаемые общественной практикой, и прежде всего потребность в социальной и нравственной ориентации людей, в решении кардинальных мировоззренческих проблем. Поэтому не удивительно, что «экономизм», а затем и меньшевизм, получили богатую подпитку со стороны позитивизма, так как позитивизм стал духовным арсеналом каждого добропорядочного оппортуниста ленинской эпохи.
Нынешние «экономисты» используют только лишь часть того, что предлагает позитивизм, так как последний (а особенно, аналитическая философия) потерпел крах. Но это не означает, что крах потерпела вся буржуазная философия. Кризис позитивизма был компенсирован новым витком распространения прагматизма. Прагматизм обязан своим «триумфом» именно американскому капитализму, его гегемонии. Родина прагматизма – США, и «американский образ жизни» в своей основе – это тот самый прагматизм. Это направление является одним из главных идейных противников марксизма по причине своей молодости, агрессивности и удобности в обществе, где процветает антиинтеллектуализм в умах представителей всех классов. И он оказывается, как нельзя, кстати, высокоразвитым формам развития капитализма, а именно: высокоразвитым (т.е., изощренным!) формам эксплуатации наемного труда.
На протяжении своей сравнительно долгой истории прагматизм претерпевал весьма существенные изменения, хотя они и не затрагивали его основополагающих принципов. Способность приспосабливаться к меняющейся социальной и научной атмосфере и выдвигать — в рамках основной концепции — новые идеи, созвучные духовному климату каждой эпохи, составляет непременное условие «выживания» философского учения в обстановке постоянной конкуренции и борьбы идей за влияние на умы. В немалой степени эта способность присуща и прагматизму. Огромную роль в появлении прагматизма в конце XIX в. сыграла теория Ч. Дарвина, и прежде всего идеи естественного отбора и приспособления к среде, которые были восприняты буржуазными философами избирательно, извращенно.
Мышление в прагматизме – один из многочисленных видов жизнедеятельности живого организма, направленной на его сохранение и выживание. Следовательно, функцией интеллекта оказалось непосредственное обслуживание потребностей организма, взаимодействующего со средой. По А. Бергсону, например, интеллект служит не для познания, а для действия — таков основной смысл этой новой точки зрения. Значительный шаг в направлении «дарвинизации» процесса познания был сделан Ф. Ницше: истинные суждения — это наиболее полезные и эффективные суждения, то есть истина равнозначна полезности. Указанная тенденция привела к тому, что гносеологического субъекта с его стремлением к чистому знанию и к абсолютной истине сменил заинтересованный субъект, безразличный к истине как таковой, для которого познавательная деятельность со всем ее понятийным аппаратом и с истиной как ее абсолютной целью выступала лишь в качестве средства решения непознавательных задач.
Поскольку философское осмысление этой проблемы происходило в обстановке идеологической борьбы, особенно обострившейся после выхода в свет «Капитала» К. Маркса, нет ничего удивительного, что данная проблематика получила идеалистическую интерпретацию и была использована против материализма.
Отрыв теории от практики испокон веков был присущ буржуазной философии (в определенном смысле, как это ни парадоксально, и прагматизму), а их единство есть неотъемлемый принцип марксизма. Говоря о единстве теории и практики, марксизм считает, что действие должно опираться на знание, которое, в свою очередь, проверяется действием. Для прагматизма же действие должно опираться на принцип максимальной эффективности, и задача познавательной, точнее, интеллектуальной деятельности состоит в том, чтобы эту эффективность обеспечить.
Этимологически термин «прагматизм» является производным от слова «дело», «действие», на что обычно и указывается в словарях. В общих чертах, прагматистская доктрина была намечена философом Пирсом в начале 70-х годов XIX в. Сам Пирс объясняет, что предложенный им термин ведет свое происхождение от «прагматической веры» И. Канта. В «Критике чистого разума» Кант замечает, что, когда человеку необходимо действовать, а ситуация ему неясна и у него нет знания всех обстоятельств дела, ему приходится делать некоторое предположение и верить в то, что основанное на нем действие приведет к цели. Веру, необходимую для действия, которое нельзя обосновать знанием, Кант и называет «прагматической верой». Действие, основанное не на знании, а на вере, — вот та идея, которую выбрал Пирс в качестве основы новой философской доктрины. Она-то и составила суть прагматизма.
С точки зрения Пирса, человек стремится во что бы то ни стало избавиться от неприятного состояния сомнения и достигнуть приятного и спокойного состояния веры (сравните это с махистской «экономией мышления»!). Переход от первого ко второму он называет исследованием, которое осуществляется мышлением и даже отождествляется с ним. Пирс приходит, таким образом, к выводу, который имеет фундаментальное значение для всей прагматистской доктрины: единственная функция мысли состоит в том, чтобы достигнуть устойчивого верования. Как только это будет сделано, деятельность мышления прекращается, ибо никакого другого назначения у него нет. Мышление тем самым направлено исключительно на удовлетворение непознавательного интереса, а именно стремления к покою. При этом, по мнению Пирса, человек получает полное удовлетворение от достижения устойчивого верования независимо от того, будет ли это верование истинным или ложным. В этом смысле воззрения Пирса и махистов сходятся.
Специфика прагматизма и его отличие от других философских школ состоит в том, что значение понятий о различных объектах усматривается в тех практических последствиях, которых можно от них ожидать. Знаменитый «принцип Пирса» гласит: «Рассмотрите, каковы те практические последствия, которые, как мы полагаем, могут быть произведены объектом нашего понятия. Понятие о всех этих последствиях и есть полное понятие объекта».
Пирс разъясняет, что именно он понимает под практическими последствиями. Это – чувственные последствия, или ощущения, и те привычные действия, которые данное понятие вызывает.
Его последователь Джемс провозгласил центральным понятием прагматизма снова «опыт». Кроме опыта, нет ничего. Опыт, по Джемсу, охватывает все то, с чем мы имеем дело. Но в опыте Джемс видит только его субъективно-человеческое содержание (что человек чувствует, что он переживает). Объективная сторона опыта его не интересует. Все элементы реальности для него не более как части одного и того же опыта, или потока сознания. Объявляя основой опыта ощущения, Джемс непосредственно примыкает к сенсуализму Беркли, Юма и Маха. Не случайно В. И. Ленин писал, что с точки зрения материализма разница между прагматизмом и махизмом имеет десятистепенное значение: и та и другая философии — разновидности субъективного идеализма. Наряду с теорией истины Джемс был автором доктрины о «воле к вере». Он использовал эту идею Пирса для обоснования религиозной веры. В практике «экономизма» такая вера проявляется в догматическом понимании марксизма (по выражению В.Г. Плеханова, в «ортодоксальном буквоедстве»). Пример такого догматизма – вера многих «левых» в имманентную революционность каждого пролетария, основанная на вере, что «бытие определяет сознание». Хотя на самом деле и Ленин, и Маркс имели в виду общественное бытие и общественное сознание.
Другой философ, Дьюи, был таким же противником материализма, как и его прагматистские коллеги, но свои философские взгляды он избегал квалифицировать как идеалистические. В этом отношении он занимал позицию, близкую к позитивизму. Уклончивость Дьюи по отношению к основному вопросу философии — это частное проявление его уклончивой позиции вообще, уклончивости и неясности, возведенных в принцип. Точно такая же беспринципность характерна в политике для оппортунистов, которые в вопросах классовой борьбы привыкли «уклоняться» куда бы то ни было. Дьюи применил для этого псевдонаучный язык, в котором ни один термин не поддается точному определению. Возможно, эта неясность проистекает из смутности самого фундаментального понятия философии Дьюи — понятия «опыт». Само слово «опыт» в его обычном применении предполагает наличие сознания воспринимающего, ощущающего, переживающего — короче, имеющего опыт субъекта. Дьюи воспользовался этим понятием в том парадоксально безличном его применении, которое было введено уже позитивистами (Авенариус) и неогегельянцами (Бредли, Ройс). Идеалистический характер этого понятия у Дьюи маскируется тем, что обычно при рассмотрении конкретных проблем философ оперирует содержанием опыта, не ссылаясь на его основу — сознание.
Дьюи постоянно говорит о перестройке опыта, о его улучшении, расширении и совершенствовании. «Опыт» перестраивается и растет, согласно Дьюи, вне всякой закономерности, как следствие волевых усилий отдельных людей. Каков будет результат этих усилий, никто сказать не может.
Апологеты Дьюи стремятся поставить на первый план идею экспериментальной проверки выдвинутой гипотезы, усматривая в ней совпадение метода Дьюи с методом науки нового времени. Дьюи действительно много говорит об экспериментировании и о необходимости его применения во всех областях опыта, во всех сферах жизни. В этом, пожалуй, его главная позитивная идея: нужно действовать, не полагаясь на авторитет, на предвзятые априорные идеи, на случай и т. д., нужно искать лучшие способы и варианты, испытывать и проверять их, отбирать наиболее эффективные, нужно принимать обоснованные решения, т. е. руководствоваться разумом.
В свободном, нестесненном экспериментировании Дьюи усматривает суть демократии, демократического общества, на него он возлагает свои надежды. Поскольку эксперимент всегда конкретен, точно определен в пространстве и времени, инструментальный метод требует иметь дело лишь с данной, конкретной проблемой, иметь в виду лишь ближайшую цель.
Идея экспериментирования сохраняет, конечно, свое методологическое значение, но и она обесценивается тем, что Дьюи совершенно «проглядел» необходимую связь эксперимента с теорией. Идея чисто эмпирического, нетеоретического знания давно уже оставлена современной наукой. Экспериментирование всегда ведется в свете некоторой теории, а не вслепую. Но теория в любом качестве неприемлема для инструментализма Дьюи. Особенно это относится к социальной теории, которая ассоциируется у Дьюи с марксизмом, непримиримым противником которого он является.
В противовес марксизму Дьюи выдвигает метод постепенного улучшения социального опыта, отказа от идеи закономерности исторического процесса и тех конечных целен, которые могут быть прогнозированы и выдвинуты социальной теорией (прежде всего, целей построения коммунизма). Медленное движение вперед, или «рост», отказ от высоких социальных идеалов, постепенное решение будничных, текущих проблем — вот суть его буржуазной реформистской теории. На практике в борьбе трудящихся эти основные положения прагматизма можно лицезреть в призывах буржуазных идеологов и оппортунистов к беспартийности профсоюзов, к «демократии» и «плюрализму» в органах власти и т.д., к реформизму в трудовых спорах и т.д.
Прагматизм был единственной школой современной буржуазной философии, которая попыталась на свой лад совладать с проблемой практики, исследованной марксизмом, но в идеалистической интерпретации. Отсюда неизбежна не только конфронтация прагматизма и марксистской философии, но и стремление смешать, спутать эти принципиально противоположные точки зрения, использовать идеи прагматизма для ревизии.
Теперь посмотрим, чем нам может помочь работа В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Среди читателей распространено ( к сожалению ) мнение, что эта работа писалась исключительно против махизма. Следовательно, эта работ неактуальна для борьбы с экономизмом. Однако такое мнение – историческая и теоретическая несправедливость. Посмотрим на вопрос поподробнее.
Как мы знаем, позитивизм имел несколько стадий развития. Махизм приходится на вторую стадию (первая относится ко временам Конта). На стадии махизма сохраняется связь позитивизма с реальными вопросами, существующими в науке. Проблема связи абстрактных понятий теории с эмпирическими данными встает всякий раз, когда в науке происходит ломка основных категорий, когда возникает потребность возвратиться к вопросу о том, насколько обоснованы в опытных данных возводимые наукой логические построения. Такая потребность остро ощущалась в науке на рубеже XIX — XX вв. в связи с революцией в естествознании. Определенную роль в развернувшемся в этот период обсуждении логического характера основных теоретических понятий классической физики сыграли и работы Э. Маха. который дал в своей «Механике» критику представлений Ньютона об абсолютности пространства и времени и попытался раскрыть логическое содержание понятий массы, системы отсчета и т. д.
Ленин в свое время теоретически разбил махизм. Однако позитивизм, будучи разгромленным, позже оправился в момент кризиса начала 20-х годов XX века возродился в германоязычных странах как неопозитивизм, а в англоязычных странах известен под маркой аналитической философии. Своей задаче сторонники неопозитивизма видели в том, чтобы вскрыть источник «метафизических» псевдопроблем и выявить реальный, подлинный смысл слов, неправильно употребляемых философами-«метафизиками».
Неопозитивистская философия трансформировалась в своеобразную «философию философии», занятую лишь теми проблемами, которые предложены ранее жившими или ныне существующими философами, и не имеющую ни потребности, ни нужды в том, чтобы заниматься вопросами, которые волнуют представителей специальных наук, или же пытаться решать социально-этические проблемы, поставленные современным социальным развитием.
Философ, не формулирующий никаких философско-«метафизических» тезисов, не пытающийся решать мировоззренческие проблемы, не конструирующий онтологические или гносеологические системы, зато занятый высокопрофессиональной и специализированной деятельностью по выявлению с помощью особой техники точного смысла слов и выражений, обнаружению и устранению бессмыслицы, — таков идеал неопозитивизма. Философия — это не наука, а философ не является ученым.
Но неопозитивизм в дальнейшем потерпел крах. Адепты его, начав с критики старого позитивизма, эволюционировав в процессе, пришли к отрицанию своих же взглядов и отходу с позиций неопозитивизма. Характерным примером такого бегства можно считать К. Поппера, в конце концов, отошедшего от своих первоначальных взглядов. Представление о возможности устранить из науки специфически-философскую мировоззренческую проблематику и превратить философию в разновидность специальной технической дисциплины оказалось мифом. В настоящий момент эта философия не только не обладает крупными и влиятельными концепциями, но в значительной мере утратила уверенность в себе, охотно допуская возможность (и даже неизбежность) других, даже откровенно «метафизических», направлений. Поэтому не удивительно то, что в современном «экономизме» переплетаются и другие направления буржуазной философии, как уже говорилось.
Резюмировать вышесказанное можно таким образом. Та или иная грань буржуазной философии получает свое развитие и оказывает влияние на общественное сознание определенным образом в определенных исторических условиях. Соответственно и оппортунизм как таковой не стоит на месте, а предъявляет ту или иную социально-политическую грань в ходе истории. Важно то, что любое из оппортунистических течений в рабочем движении на подъеме своего развития испытывает потребность в соответствующем направлении «сиюминутной философии». А именно: в мировоззрении, ориентированном на решение «насущных проблем» дня текущего.
В те времена, когда В.И. Ленин создал произведение «Материализм и эмпириокритицизм», такой «сиюминутной философией» оказался махизм – вторая стадия развития позитивизма. В.И. Ленин на примере критики махизма выделил философский оппортунизм, родство махизма с идеализмом. Он показал, как беспринципность, шатания в философии приводят человека к оппортунизму в теории, а в практике оборачиваются ликвидаторством, богоискательством, отзовизмом, примиренчеством, мелкобуржуазной революционностью и другими социально-политическими течениями, враждебными интересам рабочего класса. При этом В.И. Ленин указал общие черты философского содержания для любого из оппортунизмов – склонность к идеализму, отход и отказ от материалистической диалектики. По выражению И. Дицгена, одного из своих учителей, В.И. Ленин употребил к сторонникам таких философских направлений выражение – «презренная партия середины». Мировоззрение, содержащее черты этих направлений, – типично для современных «экономистов». Ведь как мы знаем, «экономизму» были присущи как раз именно шаткость, уклончивость, половинчатость, колебания, стремления решить «маленькие проблемы революционной борьбы» за небольшие экономические уступки.
Для сторонников и старого, и современного «экономизма» характерны пренебрежение теоретической борьбой, стремление подменить ее мелкой «революционной» суетой, пафосом обличительного листка, увлечением строительства собственной «персональной баррикады» вне коренных исторических интересов рабочего класса.
Поскольку сторонники «экономизма» никогда не ставили в повестку дня борьбу за коммунизм, поскольку они рассматривали вопросы построения коммунизма как дело дня неопределенного будущего. В ряде случаев они даже не уверены, возможен ли коммунизм как ступень развития человечества в принципе, оставляя этот вопрос на усмотрение даже не на суд безликой истории, как делает это небезызвестный троцкист Б.Кагарлицкий. Они отдают вопрос о борьбе за коммунизм на откуп буржуазной философии. Потому что их философия – именно буржуазная философия. И потому разгром «экономизма» не мыслим без основательной критики такой «сиюминутной философии» как одного из направлений буржуазной философии.
Исходя из всего сказанного, следует не просто признавать заслуги В.И.Ленина в теоретическом разгроме позитивистского направления, в том, что он дал образец критики буржуазной философии вообще и одного из течений оппортунистической мысли в частности. Практика вновь привела коммунистов к злободневному теоретической борьбы с наиболее опасными направлениями антимарксизма, которые подпитывают мировоззренчески не только открытых антикоммунистов, но и внутреннего врага рабочего движения, которым в настоящий момент стал «экономизм».
Примечания.
М.В.Попов. «Трансформация общества как форма социально-политической контрреволюции». http://www.rpw.ru/public/transfor.html
В этой связи показательны его замечания на книгу В. М. Шулятикова «Оправдание капитализма в западноевропейской философии», в которой автор попытался дать «социально-генетический анализ философских понятий и систем», показать зависимость философии от «классовой подпочвы».
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, стр. 148.
В. ЗАРЕЧНЫЙ
Источник
|
