Поток дымчатого золота прорвал фиолетовую мглу «Небесных гор» - киргизского Ала-Тоо. Солнце, поднявшееся над зубчатыми вершинами, отразилось в белых гранях ледников и окрасило алым цветом пенистые струи водопадов. Растаял туман, и взору открылась плоская долина, едва заметно склоняющаяся к пенистой Чу.

Жители Милянфаня давно облюбовали для рисовых плантаций заболоченные места долины близ реки. Чтобы попасть к прославленным рисоводам, мы свернули с голубовато-черной автомобильной дороги вблизи Канта и поехали по узкому, затейливо петлявшему проселку. Утренний ветер шумел в кустах, весело журчали арыки, в облаках пыли появлялись и исчезали дома, глинобитные дувалы, тополевые аллеи, раскидистые тутовые деревья.

Мы спросили у нашего спутника поэта Ясыра Шивазы, что значит слово «Милянфань».

- Рисовая долина, - ответил Шиваза. – Это по-китайски.

Машина остановилась у прекрасного каменного здания клуба. Густые деревья бросали короткие тени на его белоснежные стены.

Ясыра Шивазу обступили мужчины и женщины. Они оживленно заговорили на незнакомом языке.

- Хома! – Поэта приветствовала молодая женщина с туго заплетенной черной косой. В длинном, синем халате и пестрых шароварах, заправленных в матерчатые туфли, она была удивительно похожа не только костюмом, но лицом и фигурой на китаянку.

К Ясыру подошел водяной надсмотрщик колхоза Воваза Шисир, в меховой круглой шапке со стеганым верхом. За ним – худощавый, гибкий мальчик с китайской скрипкой – сыкуза – в руках.

Создавалось впечатление, будто мы, свернув с автомобильной дороги у Канта, внезапно оказались где-то в Китае. Рисоводы называли здесь свои дома фанзами, селение – «шон-чжуон», дорогу – «лув», а рисовое поле – «до-ди»… Узоры настенных ковров, бумажные веера и фонарики в клубе, казалось, сошли со старинных китайских гравюр.

Как очутились здесь, у подножья Ала-Тоо, выходцы из далекого Китая? Как перенеслись сюда многие традиции, навыки, язык и архитектурные особенности, присущие китайским провинциям Шэньси и Гуаньси? Граница с Китаем проходит по снежным хребтам Коок-Шаала, до которых отсюда много километров. Ледяные пики и вечноснежные перевалы отделяют Китай от этих колхозных пашен и фанз. Очевидно, в далеком прошлом нужно искать пути, по которым пришли из Китая отцы и деды советских людей, живущих в Милянфане...



В провинциях Китая, главным образом в северо-западных, насчитывается более 35 млн. дунган – китайских мусульман. Наука еще не дает точного ответа на вопрос, откуда и как пришли в Китай дунгане. Существуют предположения, что предки дунган были арабскими воинами. Они слились с народом Китая и отличаются от него только тем, что сохранили мусульманскую религию. По другой версии, дунгане – потомки воинов среднеазиатских завоевателей, оставшихся навсегда в Китае. Одни лингвисты утверждают, что слово «дунгане» происходит от уйгурского «тургане», означающего «оставшиеся», другие считают, чт слово «дунгане» - искаженное «чжоу юаньжэнь»: «человек Срединной земли, китаец.

Судьба дунган была полна мрака и горя. В течение веков находились они под неимоверным гнетом правивших клик, считавших мусульман низшими существами. К этому прибавлялся жесточайший произвол мусульманских феодалов. Многомиллионный народ не раз подымался против своих поработителей. Дунганские восстания охватывали значительную часть населения.

Крупнейшее такое восстание в Китае вспыхнуло в 1862 г. На подавление его были брошены императорские войска. Но восстание продолжало расширяться. Мощное народное движение выдвинуло бесстрашного полководца, известного под именем Бэй Янь-ху, что значит «Отважный тигр». Более десяти лет дунгане под руководством Бэй Янь-ху отражали атаки правительственных войск. Отряды повстанцев переходили из провинции в провинцию, всюду находя помощь и сочувствие китайского трудового народа.

Император посылал все новые армии против Бэй Янь-ху. Силы повстанцев истощались Они отходили к северным рубежам страны. Понеся огромные потери, обескровленные, измученные, дунгане вынуждены были перейти границу и искать спасения в России. В декабре 1877 г., в месяц жестоких бурь и морозов, отряды воинов под водительством Бэй Янь-ху стали переправляться через горы. Отражая атаки преследователей, страдая от стужи и нехватки пищи, но оберегая своих жен и детей, повстанцы одолели горные вершины и очутились в долине.

Более тридцати тысяч дунган поселилось в так называемом Семиречье – на территории Киргизии и Казахстана. Жизнь дунганских переселенцев в старой России мало отличалась от их жизни под игом императорской власти в Китае. Только советская власть раскрепостила их, как и миллионы трудящихся всех национальностей, живших в царской России.





…Фанза председателя сельского Совета стоит на улице, носящей имя его родного брата. Мы вошли в дом и увидели на стене, обшитой циновками, фотографию узкоглазого юноши. Бумажные цветы и узоры обрамляли его красочным венком.

- Когда человек жертвует собой за народ, - сказал Ясыр Шиваза, - ему не страшна и смерть. Наш народ гордится Ванахуном Манзусом: он отдал свою жизнь за Родину, за народ. Он Герой Советского Союза…





...Весть о приезде поэта распространилась по колхозу. Повидать Ясыра Шивазу, послушать его новые стихи и поговорить с приезжими пришли председатель колхоза им. Фрунзе Василий Алексеевич Хаминов, его заместители Вонлоер Дидиза и Несыза Хваза, бригадиры Янфу Джамали, Мумуза Молода, знаменитый в колхозе мастер на все руки, строитель и архитектор Дауза Зуаза, заведующий овцеводческой фермой орденоносец Фунлоер Суваза, колхозники – рисоводы и животноводы.

- Наш колхоз имени Фрунзе – один из многих дунганских колхозов, - сказал нам Василий Алексеевич Хаминов. – До революции дунгане и в России вымирали от болезней и тяжелой жизни. Отцы и деды дунган батрачили у кулаков и баев. Теперь народ растет и крепнет. Заметьте: дунганские колхозы в Киргизии и Казахстане – «Кызыл Шарк», наш колхоз, «Дыйшин» и еще два – колхозы-миллионеры. Государство передало нашей артели на вечное пользование 3326 гектаров земли. Под рисовыми плантациями у нас занято 465 гектаров. Мы имеем свою электростанцию, мастерские, гараж, большой парк сельскохозяйственных машин.





Заведующий почтовым отделением в Милянфане Маданза Лейбуза рассказал нам: колхозники получают 148 экземпляров газет, 62 экземпляра журналов, много писем и телеграмм. Заведующий колхозным книжным магазином Херки Лючиза дал еще более интересную справку: магазин ежемесячно продает разной литературы в среднем на 4 тысячи рублей. Многие члены артели теперь имеют собственные библиотечки.



Мог ли мечтать отец Хасана Юсурова о том, что его сын будет кандидатом исторических наук? Мог ли кто-нибудь в роду Юсупа Яншансина предполагать, что Юсуп создаст дунгано-русский словарь, станет видным ученым-филологом? И ни одна дунганка, конечно, не смела раньше думать о том, что женщина ее народа может стать ученой. Но сбылось казавшееся невозможным. Хасан Юсуров и его товарищ Юсуп Яншансин трудятся в Киргизском филиале Академии наук СССР. В братском содружестве с русскими и киргизскими учеными развивают они науку. Рука об руку с ними работает женщина-ученый дунганка Шин Ло-лоджар.

Среди дунган – рабочих, колхозников, ученых, врачей и инженеров – немало людей, удостоенных высоких правительственных наград. Из колхоза имени Фрунзе вышел Герой Советского Союза Ванахун Манзус, колхоз «Кызыл Шарка» славится двумя Героями Социалистического Труда. В этом колхозе почти все члены артели имеют правительственные награды.



Отец Салиха был укладчиком папирос на табачной фабрике. Советская власть дала возможность ему и всей семье Шимовых учиться, работать по призванию. Мать Салиха, Зулейха Шилазовна, поехала в московский медицинский техникум; сейчас она работает в детской поликлинике во Фрунзе. Отец, Сулейман Таирович, ставший офицером Советской Армии, погиб во время Отечественной войны в лесах Смоленщины. У Салиха было два брата – Джемар, аспирант Киргизского сельскохозяйственного института, и Али, солист Киргизского театра оперы и балета. Оба они ушли на фронт и пали смертью героев.

Салих, окончив школу, учился в педагогическом институте. Но его влекло небо. Комсомол помог Салиху поступить в авиацию. Во время войны Шимов готовил летчиков для фронта. В 1946 году он демобилизовался и с тех пор работает в гражданской авиации.
- Сколько вы налетали километров? – спросили мы Салиха.
- Миллион. Я летал на самолетах самых различных типов и конструкций, - ответил летчик.



…Колхозные умельцы, летчики, ученые, поэты, механики… Светлый путь открыт перед советскими дунганами. В братской семье народов Советского Союза нашли они свое большое счастье.



По материалам специального корреспондента «Огонька» Е. РЯБЧИКОВА
Фото В. Евграфова.

Источник

Источник

Помню, переселились мы с Михаилом, извечные панские батраки, сюда из Красненского повята, так весь скарб, нажитый за всю нашу жизнь, вместился в заплечные сумы. За душою ни гроша. Шли с надеждой на народную, Советскую власть. И эта надежда оправдалась…

Есть у нас теперь собственный дом, его помог нам построить колхоз; в сарае корова и телка, каждый год колем по два кабана, имеем до полсотни кур, уток. На приусадебном участке садик разблили, огород хороший. Ежегодно мы с Михаилом получаем на трудодни двадцать – двадцать пять центнеров пшеницы, два с половиною, а то и больше центнеров сахара, да еще картофель, да деньгами немало. Старший мой сын, Василько, окончил десятилетку, а младший, Ивась, перешел в восьмой класс.

И думы, и мысли наши теперь широкие, как те поля, что принадлежат нам, трудовым людям.

Нынешней весной отстало в работе звено Ганны Пруской. Не прорвали свеклу, она стала блекнуть. Секретарь партийной организации и председатель колхоза Петр Прокофьевич Ревенко пришли к нам и говорят: так, мол, и так, передовики. Нельзя ли подтянуть отстающих?

Переглянулись мы с нашими женщинами: как быть? Уж помогали мы этому звену. Конечно, пойти помочь еще раз не тяжело. Да толку от этого будет мало. Надо, чтобы отстающие поняли свою ошибку и сами подтянулись. Собрались мы вечерком, посоветовались.

На следующее утро созвали всех женщин из бригады и идём на плантацию Ганны. Настроение у всех, надо сказать, неважное. Ни смеху, ни песен: ведь каждая отрывается от своей работы. Девчата Ганны Пруской увидели нас издалека. Глядят, дивятся: что за поход такой?!

- Ой, мамка моя родная! – удивилась Ганна, когда мы завернули на ее участок. – Да ведь это к нам идут!..

Старейшая из свекловичниц Варвара Игнатьевна Бабьяк подошла к ним первой, здоровается?

- Здравствуй, Ганна! Здравствуйте, девчата! Вот пришли вам помочь. Принимайте. Не должна же свекла пропасть. Ваш урожай стране нужен!..

И не успели ганнины девчата словом обмолвиться, мы уж разошлись по ее пятигектарному участку, только сапки блестят на солнце, да кучи бурьяна на межевинах растут. Отсталое звено оказалось будто в окружении. Ганна склонилась над сапкой и головы не поднимает. Молчат и ее девчата, не знают, куда глаза девать.

А тут мимо плантации шел тракторист Генрих Бобак. Увидел такое скопище, остановился, спрашивает встревожено:

- Эй, бабы, что случилось? Иль долгоносики?

Мне уже и жалко стало Ганну: гляжу, она всхлипнула. Но молчу. Не в одной Ганне дело. Пусть ее девчат совесть помучит. Перемучаются – лучше работать будут.

Так оно и вышло. Через несколько дней на покосе Ганна отозвала меня за копну, поблагодарила. Ее девчата работают – лучше и желать не надо!

Фрося Марусина (22-01-2012 13:02): «У Калашникова, видимо, тягчайшая амнезия. Кому это он рассказывает про отсутствие очередей за молоком и наличии мяса в магазинах военных городков в 70-х? Если бы сама девчонкой регулярно в них не стояла в доблестном городе Мирном (Плесецк) и видела в этих самых 70-х мясо в свободной продаже в магазинах этого самого военного городка, то не было бы так смешно читать эти "откровения"».

Дело тут вот в чем. Со времен совдепа многие слова изменили свой смысл. Например, сейчас слово «голод» употребляется в смысле описания болезненных ощущений пустого желудка и крайней недостаточности питания. Но это только сейчас. Я вам не скажу за всю Одессу – вся Одесса очень велика; скажу за Уфу, бедный провинциальный город, серый и бесперспективный в 70-е годы ХХ века, откуда никогда не сменятся было квартирой в Ленинград, Киев или Кишинев, откуда и мечтать нельзя было выехать в Краснодар, Ставрополь или Кисловодск на «ПМЖ». Я там жил. Я помню.

Слово «голод» у совков 70-х годов ХХ века означало вовсе не рези в животе. Оно изменило свое значение в брежневский хлебосольный период и стало означать просто отсутствие желаемых деликатесных продуктов. Например, наличие хлеба и макарон – это голод. Отсутствие лососевой икры – при полной доступности кабачковой и баклажанной икры – голод. Совки так друг другу и говорили – «голод», «голод» - про недоступность ряда деликатесов – и мы, дети, жадно впитывали эту фальшь, становясь из пионеров хиппующими детьми перестройки…
Я помню скандал в нашей семье 70-х годов. Покойный уже дядя Вова начал тянуть про голод, и тогда мой дед-коммунист, фронтовик (тоже уже покойный) в ярости распахнул створчатые двери в гостиную. Гости увидели роскошный стол, ломившийся от яств, а дед начал выговаривать дяде Вове:
-Не обессудь, зятек, голод ведь, вот уж чем богаты… по скудости-то нашей…

Покупать ливерную колбасу в 70-е годы было стыдно. Уфимцы считали своим долгом сказать продавщице и окружающим: «Я для кошечки беру…»
Дед мой однажды на эту кошечку прореагировал сердито. Подошел вслед за дамочкой к прилавку и громко отчетливо сказал:
-А мне тоже ливерной! Для себя!

Хлеб, уксус, соль, перец, горчица практически ничего не стоили. В любой столовке их можно было кушать сколько угодно, как при коммунизме, бесплатно. Манную кашу со шматком сливочного масла (только позже я узнал, что по потреблению сливочного масла мы обошли США в 3 раза!) приобретали за 10 копеек. А в булочной Уфы всегда можно было подобрать с пола несколько мелких монеток, чем мы, дети 70-х, охотно пользовались, подбирая оброненную мелочь (наклонятся за 5 копейками для взрослых было стыдно) и покупая себе булочки «похрустеть».
Когда совки говорили (и говорят) – «мяса не было», то имеется в виду вовсе не то, что мяса СОВСЕМ не было. В Уфе (которая очень низко, на 60-м месте, стояла в рейтинге городов СССР) мясо было всегда. Но оно было на рынке и в кооперативном магазине (уфимцы, помните? Перекресток Ленина и Коммунистической – ВСЕГДА любое мясо, ВСЕГДА несколько сортов колбас?). А в магазине наблюдалась некоторая нехватка ДЕШЕВОГО мяса. Поэтому моя мама вела меня (уфимцы, помните? Во дворе Башпединститута, там почему-то выдавали…) в очередь за ДЕШЕВЫМ мясным рагу, и мы стояли по два-три часа, как дураки, за дешевизной, хотя до КООП дойти было – два квартала.

Но тут включался какой-то нелепый механизм экономности – совок считал грехом переплачивать за мясо, и иногда некоторые наши соседи летали самолетами за дешевым мясом в Москву. Сейчас это звучит, как бред, но тогда было реальностью. Авиабилет был дешев, тетки опоясывались сумками и перли авиарейсом множество дешевого мяса из Москвы. То ли так им дешевле было покупать, то ли просто столицу повидать хотелось – не знаю…

Друзья моего отца получили как-то премию. Слетали в Волгоград покушать черной икры, вернулись к вечеру, жены до сих пор об этом перелете ничего не знают. Лихо?
Для мальчишки 70-х годов сам слух о том, что немцы в ресторанах «платят каждый за себя» казался клеветой на вожделенный Запад. Как можно – в ресторане всегда платит за друга кто-то один, обычно тот, кто приглашает, но уж никак не пополам… Много горя мы выкушали с друзьями, прежде чем научились делить на доли ресторанный счет…

Еды было так много, что мы ходили друг к другу обедать без приглашения или даже уведомления. Бабушка и не спрашивала – Саш, а сколько сегодня приведешь друзей? Двоих? Троих? Пришли, сколько зазвал, бабушка тотчас мечет на стол – НЕ СЧИТАЛОСЬ В УФИМСКОЙ СЕМЬЕ ЭТО ЗА ТРАТЫ…

Жили мы весьма широко – и мать и отец получали много выше среднего. А вот сестра отца работала на заводе, получала 120 рублей в месяц и тянула двоих детей. Отец, заглядывая к ней, всегда проверял холодильник: есть ли достаток в продуктах. Она купила кооперативную квартиру- двухкомнатную, со всеми удобствами, за 4 тыс. рублей, часть денег дал отец, не в долг, а просто так. Мог себе позволить… Вы сейчас можете родной сестре оплатить четверть покупки квартиры? И не в долг, а с одной конструкторской премии на заводе?
Поэтому, анализируя источники по совдепу и воспоминания совков, историк должен быть очень осторожен, помнить, что слова поменяли смысл очень во многом. Голод – это не отсутствие продуктов питания, а отсутствие деликатесов. Бедность – это не когда в бараке, а когда квартиру покупаешь, занимая у родных. Отсутствие чего либо – на самом деле не отсутствие, а неготовность переплачивать по коммерческой стоимости. Без своего жилья – это не тогда, когда жильё приобрести не можешь, а когда ждешь бесплатного от государства, будто оно вечный твой должник. Совок как рассуждал – «Я хоть завтра пойду и куплю кооперативную квартиру – но чего это?! Что это, я должен с зарплаты своей метры квадратные оплачивать?! Шиш, обязаны дать! Мне деньги для другого понадобятся! Может, мне ещё и в дворники устроится, чтобы квартиру мне государство соизволило дать?!» (В Уфе квартиру в городском доме сразу получал любой, кто изъявлял готовность работать дворником).
Очень многие проблемы с торговлей, как помню я (не надеясь на детскую память, я спросил у матери, она подтвердила) возникли не в 1975, 79, 80, 84, а в 1989-91, т.е. уже под влиянием «перестройки». Аберрация человеческой памяти такова, что люди ЗАПОМНИЛИ ПОСЛЕДНЕЕ – пустые прилавки 1989-91 годов, ЗАБЫВ НАПРОЧЬ, что в 1970-88 прилавки уфимских магазинов были вовсе не так уж пусты. Были, конечно, и очереди – но какие? Брали-то ведь продукты, как ненормальные! Вареной колбасы каждый брал по 4-5 палок – куда?! Вот вы представьте себе, что пришли вы в современный магазин и купили пять палок вареной колбасы – как на вас посмотрят?

Была и другая особенность. Хлеб уфимцы покупали рюкзаками. Буханок по 20-30. Зачем? Сухари сушить? Нет, хлебом откармливали в пригородах свиней. Так дешев был советский хлеб (а какой это был хлеб! Ароматный, хрустящий, таял во рту, строго натуральный продукт!) что обходился дороже комбикорма.
В «перестройку» со свинокормильцами пытались бороться, ввели норму – не более 5 батонов белого хлеба на руки. Ввели и другое: в каждом подъезде поставили бачки с хрюшкой – «Для пищевых отходов». Совки же никогда не съедали (за Уфу ручаюсь) столько, сколько готовили, очень много оставалось объедков. В промышленных масштабах недоеденное уфимскими капризулями свозили на свинофермы – какая с человеческой пищи свинина получалась, ого-го!

Я-то её помню. Мы ездили к знакомым в деревню, в колхоз, к простым сельчанам, колхозникам. Когда-то мать в их деревне начинала врачебную практику, связи остались до сих пор. Для встречи, не считая иных закусок, сельчане мариновали нам ВЕДРО ШАШЛЫКА. И это в СССР, в убогой БАССР, откуда трехкомнаную на кишиневскую коммуналку сменять было проблемой!
Ведро – большое, натуральное, плотно набитое чистым мясом, очень интересно было мне, ребенку, наблюдать, как готовили шашлык. Это ведь в каждый приезд было – и опять же, за расходы в семье не считалось.

Задумал отец купить картошку. А сельчанин и говорит – чего там покупать? Иди в сарай, набирай, сколько надо, сколько в багажник влезет! Тоже мне товар – картошка!
Я помню это очень хорошо, потому что влез в разговор взрослых и ляпнул глупо:
-Это же бессовестно!
Взрослые умолкли, недоуменно глядя на меня.
-Это же бессовестно с нашей стороны! – поправился я, и все засмеялись, а я густо покраснел.

Совки, конечно, жили иначе и думали иначе, чем сейчас. У них были иные ценности, иные приоритеты, иные мотивы для действия. Часто их щедрость (по нынешним временам, сказочная) была связана вовсе не с их богатством, а с широтой души.

Не хватало очень многого. Когда мне об этом напоминают – я обычно отвечаю: А СЕЙЧАС ВАМ ВСЕГО ХВАТАЕТ?

И обычно человек задумывается, начинает осмыслять – ешкин кот, ведь и сейчас полно того, чего не хватает, и даже поболе того…

Советская жизнь отличалась крайней, я бы сказал, папуасской простотой. По настоящему ценные вещи в ней стоили дешево, как золотой песок папуасов, а какая-нибудь копеечная дрянь могла стоить очень дорого, как стеклянные бусы в диком племени. Мой дед был парторгом крупного военного завода. Летчик, прошедший войну от Халхин-Гола до Берлина, полковник авиации, кавалер орденов Ленина, Красного знамени, Александра Невского и других. В строящихся заводом домах деду предлагали на выбор любую квартиру.

Дед оставался с семьёй в коммуналке, объясняя свой долг коммуниста так: «Я, как парторг, не имею права жить в отдельной квартире, пока не вытащу из бараков последнего рабочего». Как капитан, он покидал корабль послевоенной бездомности последним…

Я был шокирован фразой из фильма «Крестный отец», где босс мафии кого-то ругает – мол, как ты смел явиться в джинсах сюда, где все в шерстяных костюмах? Шокирован был я потому, что джинсы были очень дороги, могли обойтись не в одну зарплату, а шерстяные костюмы всеми совками презирались и не ценились. Не ценили совки с простотой папуасов и натуральную кожаную обувь – ей в Уфе были завалены все обувные магазины.

Когда в школе в 80-х годах мы начали борзеть, учитель истории, помню, предложил нам сходить и посмотреть, сколько в магазине обуви. Ответ наш поражает совковым идиотизмом:
-Дык, Сергей Борисович, она же вся тупорылая!

Иначе говоря, не того фасона, который нам хотелось. Дешево, доступно, из натуральной кожи, но не того вида! Теперь то я понимаю, что в мире тупорылой обуви наиболее тупорылыми были мы…
Поэтому, если услышите от совка занудную песню акына «я не мог купить дочери сапоги» - уточните, о сапогах ли речь идет или о конкретном фасоне сапог. Увидите, что он не мог купить дочери «такие же, но с перламутровыми пуговицами», или, как завзятый халявщик, хотел купить такие же, но в два раза дешевле.

Вообще, конечно же, советские страсти, для нас – депрессированных 90-х годов, ждущих реабилитации и осуждения культа ЕБНа, кажутся смешными, глупыми и жалкими. Это либо капризы, либо доведенная до абсурда скаредность (часть совков – та, что не стеснялась подбарить упавшую копейку – была крайне мелочной), либо требование от КПСС земного рая здесь и сейчас.
Настоящих потребительских проблем человек в 70-е годы не знал. Можно сказать про нас, советских граждан эпохи «застолья» словами Высоцкого – «жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от МЕЛКИХ своих катастроф…».

Кто-то стоял в очереди за кирпичами на дачу. Стоял с ночи. Обругал всех в очереди, сам был обруган, и сейчас делает круглые глаза – «ты че, кирпича-то было не достать!!!».
Правильно. Страна активно строилась, чтобы вам, халявщикам, бесплатно дарить 11,5 млн. квартир в пятилетку. Это при том, что страна платила вам зарплаты, на которые вы вполне могли бы и купить себе квартиры, как сестра моего отца, простой инженер на обычном заводе с зарплатой ниже средней.

Поэтому – кирпича и другого стройтовара делали очень много, но его все равно не хватало. А ждать и терпеть вы не умели – вот и лезли с матом в какие-то ночные очереди, чтобы получить в глаз за жадность…

Закрытость реального горя была столь тотальной, что за горе совок принимал вполне искренне мелкую житейскую неприятность. Приведу два примера. Мать моего друга, партработник, боролась за 100% голосование на своем избирательном участке. Все проголосовали, только некий Вася-сапожник портит статистику: отказывается голосовать.
И вот, весь райком, весь этот синклит сатрапов и раввинов, заваливается к Васе-сапожнику в коммуналку: почему, Вася, не голосуешь за народную власть?! Вася давай выкобениваться: а чего это я должен голосовать, вы мне квартиру дали?

В итоге дали Васе квартиру, он проголосовал (на тех самых, «выборах без выбора», с единственным кандидатом), а райком отчитался о 100% голосовании на участке. И всем хорошо.
На самом деле, плохо, конечно, потому что от удовлетворения таких вонючек (чтоб не воняли) страдали честные и скромные, не приученные просить и побираться. Во многом именно удовлетворение воняющих, прикормка врагов режима и погубили СССР. Но – факт был, из песни слова не выкинешь…

Выпадало и скромным. Одна знакомая, родила, мать одиночка. И тут край, и там… Бросилась в райком КПСС, к партийному секретарю – сунула ему младенца в руки: на, партийный, теперь он твой, тяжело мне эту ношу нести… Офигел бедный партноменклатурщик, и так и эдак крутился, чтобы ребенка забрали у него, квартиру матери-одиночке выделил… Сходите сегодня с младенцем в районную администрацию…

Есть у нас в Уфе т.н. «деревня дураков». Это – дома тех, кто достал советскую власть требованиями бесплатного жилья. Им сказали в начале 80-х: вот что, ребята, готовых квартир для вас нет, если так невтерпеж ждать до 2000 года, мы даем вам место, все стройматериалы, инженера в руководители, стройте себе сами.

И построили. Плохо, правда, ванные на кухне у них и все такое – не профессионалы, все же. Но стоит «деревня дураков» посередь Уфы, и стоит там жильё маленько дешевле, чем в других кварталах: на пол-мильончика скидывают риэлторы…

Не такими уж дураками оказались советские дураки, выстроили себе после работы, во внеурочное время, городские квартиры. А жить там непрестижно…

Я лично живу в «уфимском малибу» - самом лучшем месте города. Там вселилсь в огромную квартиру ещё мои папа и мама, потому что без папиных иззобретений самолеты в СССР не летали, а мама – основоположница гастритной кумысологии. Им обоим не стыдно было сказать – за что они имеют элитную квартиру в элитном районе.

Пусть нынешние покупатели самых дорогих в Уфе квартир, мои новые соседи, объяснят – за какие заслуги они попали в этот дом. Искренне хотел бы, чтобы у них это получилось, но боюсь – не справятся…

Источник